Патриарх Филарет: Враг украинского народа обречен на поражение
Враг украинского народа обречен на поражение, говорится в пасхальном послании Филарета. По словам патриарха Киевского, Бог не может быть на стороне лжи.
Великодні історії. Якось приїхав міський хлопець у село на Великдень в йому повідомили, що треба сі вітати "Христос Воскрес". Але вітатисі так треба лиш на Великдень. В інші дні - Слава Ісусу Христу. А на Різдво - Христос ся Рождає. Той міський хлопець то всьо наче запамнятав. Великдень минув добре. Зранку на Поливаний Понеділок хлопець встає з важков головов. Виходит надвір. І бачит - йде знайома бабця. Він памнятає, що має якос сі привітати. Але як? Чи то "Христос Воскрес"? Чи "Славаіссу" чи "Христос ся рождає"? А бабця все ближче. А як вітатись? І голова гуде. І буде соромно, якщо неправильно привітається. А бабця наближається... - Ісус Христос! Випалив хлопець.
PavKa, я тоже уверен, что враг украинского народа обречен на поражение. Как и враг русского народа. У нас один враг, который пытается поссорить братьев и расколоть метакультуру. Только ничего у него не выйдет.
Христос Воскресе! Вот пришел только что с пасхальной службы из храма Кулич и Пасха. И Раоса увидел (здесь, а не в храме Кулич и Пасха) Целый месяц друга не было... Уж думал - чего не случилось... Христос Воскресе!
…А между тем благая весть — всегда в разгар триумфа ада, и это только так и есть, и только так всегда и надо! Когда, казалось, нам велят — а может, сами захотели, — спускаться глубже, глубже в ад по лестнице Страстной недели: все силы тьмы сошлись на смотр, стесняться некого — а че там; бежал Фома, отрекся Петр, Иуда занят пересчетом, — но в мир бесцельного труда и опротивевшего блуда вступает чудо лишь тогда, когда уже никак без чуда, когда надежда ни одна не намекает нам, что живы, и перспектива есть одна — отказ от всякой перспективы.
На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери: «Уроды, где же ваш Христос?» А наш Христос пока в пещере, в ночной тиши. От чуждых глаз его скрывает плащаница. Он там, пока любой из нас не дрогнет и не усомнится (не усомнится только тот глядящий пристально и строго неколебимый идиот, что вообще не верит в Бога).
Земля безвидна и пуста. Ни милосердия, ни смысла. На ней не может быть Христа, его и не было, приснился. Сыскав сомнительный приют, не ожидая утешенья, сидят апостолы, и пьют, и выясняют отношенья:
— Погибло все. Одни мечты. Тут сеять — только тратить зерна.
— Предатель ты.
— Подослан ты.
— Он был неправ.
— Неправ?!
— Бесспорно. Он был неправ, а правы те. Не то, понятно и дитяти, он вряд ли был бы на кресте, что он и сам предвидел, кстати. Нас, дураков, попутал бес…
Но тут прихолит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес! Он говорил, я говорила!» И этот звонкий женский крик среди бессилия и злобы раздастся в тот последний миг, когда еще чуть-чуть — и все бы.
Глядишь кругом — земля черна. Еще потерпим — и привыкнем. И в воскресение зерна никто не верит, как Уитмен. Нас окружает только месть, и празднословье, и опаска, а если вдруг надежда есть — то это все еще не Пасха. Провал не так еще глубок. Мы скатимся к осипшим песням о том, что не воскреснет Бог, а мы подавно не воскреснем. Он нас презрел, забыл, отверг, лишил и гнева, и заботы; сперва прошел страстной четверг, потом безвременье субботы, — и лишь тогда ударит свет, его увижу в этот день я: не раньше, нет, не позже, нет, — в час отреченья и паденья.
Когда не десять и не сто, а миллион поверит бреду; когда уже ничто, ничто не намекает на победу, — ударит свет и все сожжет, и смерть отступится, оскалясь. Вот Пасха. Вот ее сюжет. Христос воскрес.
У гундяя погасли свечи. Так еще бы не погаснуть у сатанистов. Много знамений последнее время - то крест упадет на церкви, то мечеть сгорела. Вот еще синагога под землю провалится, как мавзолей с мумием вождя. Тогда все нормально бужет