[Рауха]

Хочу попробвать развенуть обсуждение разных опровергающих неадекватные но укоренённые стереотипы прописных истин.

Частная собственность устарела

Александр Бузгалин

Автор озаглавил свою статью именно так, без вопросительного знака, ибо берется показать в ней, что классический тезис о частной собственности как основе обеспечения эффективности экономики на базе раскрепощения личной инициативы и предприимчивости, а также свободы индивида и иных фундаментальных принципов либерального мироустройства в современную эпоху является анахронизмом[1].

Впрочем, я взялся бы показать, что и в прежние времена эта «аксиома» неоклассики была неверна, хотя и многократно «доказывалась» Хайеком, Пайпсом и другими учеными (это не оговорка: для названных авторов тезис «частная собственность — наше все!» есть именно аксиома, однако реальная жизнь столь явно оспаривает их утверждение, что им приходится тратить массу времени на его доказательство, превращая аксиому в теорему…). Сделаем несколько предварительных замечаний.

1. Частная собственность есть исторически особая форма собственности, ставшая господствующей относительно недавно: не только сотни тысяч лет первобытного коллективизма, но и общинная жизнь российских крестьян (равно как и крестьян десятков других государств Азии и Африки) вплоть до начала ХХ века, «реальный социализм», охвативший треть мира, современная Куба, сотни тысяч кооперативов, общественных организаций и других форм общественного хозяйствования доказывают, что в частной собственности (равно как и в общественной или любой другой из многочисленных исторически существовавших форм собственности) нет никакой «естественности», которую ей приписывают либералы на протяжении последней пары столетий. Она всего лишь одна из возможных и в настоящее время пока господствующих форм присвоения и распоряжения. Частная собственность возникла и отомрет, как и любая другая исторически конкретная форма социально-экономической жизни — более того, мы собираемся показать, что она стремительно устаревает, т. е. сковывает те формы человеческой активности, с которыми ассоциируется прогресс.

2. Частная собственность бывает очень разной. Есть частная собственность, основанная на личной зависимости и внеэкономическом принуждении (благородное дворянство и великие государи нашего Отечества именно так, при помощи барщины, кнута и виселицы реализовывали свои интересы вплоть до середины XIX века), есть частная собственность, предполагающая единство труда и собственности (собственность фермера или владельца мастерской), есть частная собственность, основанная на отделении капитала от наемного труда, что типично для большинства современных корпораций, где сотни тысяч акционеров контролируют десятки и сотни миллиардов долларов…

3. В современной экономике существуют и успешно развиваются многочисленные нечастные предприятия: государственные (как малые муниципальные пекарни, так и гигантские аэрокосмические концерны), кооперативные (например, Мондрагонская группа кооперативов в Испании с оборотом более шести миллиардов долларов[2]) и коммунальные.

* * *

И все же частная собственность остается господствующей. Пока. Почему?

Не почему господствующей (это как раз очень убедительно показали еще Адам Смит и Карл Маркс, объяснившие, почему и как переход к индустриальной экономике и национальным государствам связан с переходом от натурального хозяйства и личной зависимости к рынку, частной собственности и наемному труду), а почему «пока»? Почему частная собственность устарела?

Начну с классического марксистского тезиса: развитие капиталистической индустриальной системы постепенно ведет ее к самоотрицанию, о чем свидетельствует идущий на протяжении более чем столетия процесс социализации производства и собственности. Этот процесс идет нелинейно, противоречиво, но идет.

Во-первых, все более ассоциированной становится собственность на капитал. Доминирующей формой такой собственности уже давно стали акционерные общества, где каждый индивид имеет весьма ограниченные права, а «частным собственником» является сложная пирамида власти. В современной транснациональной корпорации (ТНК) права собственности распределены между сотнями ключевых игроков и десятками тысяч второстепенных, включая не только акционеров (пусть даже крупнейших, «забудем» о сотнях тысяч мелких владельцев акций), но и менеджеров (в соответствии с экономической теорией неоинституционализма управление есть один из ключевых компонентов пучка прав собственности), а также государство и профсоюзы (они сильно ограничивают ныне права собственников, т. е. изменяют классическую модель прав частной собственности), другие корпорации, банки и т. д. В результате права собственности в корпорации очень распылены, хотя основной контроль за их пучком по-прежнему сохраняет относительно узкий слой лиц, которые (NB!) превращаются из классических частных собственников в корпоративную номенклатуру (Александр Зиновьев в своей работе «Запад» очень ясно показал сходство этого слоя с советской номенклатурой). Следовательно, даже внутри «цитадели» частной собственности развиваются процессы, указывающие на то, что она превращается в номенклатурную, т. е. «социализируется».

Во-вторых, мелкий бизнес в условиях постиндустриального общества становится существенно иным. Это уже не столько мелкие частные лавочки и мастерские, сколько временные творческие коллективы разработчиков, новаторов и т. п., работающих скорее как кооперативы или другие формы ассоциированной деятельности, основанной внутри коллектива в большей степени на отношениях солидарности, нежели конкуренции и/или найма. Более того, даже классические, «старые» формы мелкого бизнеса нередко уже не самостоятельны и образуют сети, зависящие от крупных корпораций, а некоторые из них, например фермерские хозяйства, ныне во многих странах живут только благодаря постоянной государственной поддержке и при этом широко используют формы сбытовой, снабженческой и иной кооперации… — перечень легко продолжить. Все эти компоненты не меняют формы собственности, но существенно изменяют ее экономическое содержание.

В-третьих, на протяжении всего ХХ века увеличивается роль государства в экономике. Обычно, когда речь заходит о государстве и собственности, экономисты упоминают лишь о доле унитарных государственных предприятий в экономике (она действительно невелика — около 10%). Но более важно другое: на протяжении всего ХХ века растет доля государства в перераспределении ВНП (с 15–25% в начале века до 35–55% в конце[3]) — значит, на время этого перераспределения государство прямо или косвенно становится собственником от одной трети до половины всего производимого в той или иной стране богатства. Еще важнее то, что государство (во всяком случае, социально-ответственное, как, например, в странах ЕС) контролирует большую часть образования, фундаментальной науки и здравоохранения, природных заповедников, важнейшие объекты культурного наследия и т. п. А это сферы постиндустриальной экономики, которым принадлежит ныне такая же роль, какая была у индустрии в XIX веке. Наконец, государство контролирует значительную часть «пучка» прав собственности частных фирм (их деятельность жестко ограничена в социальном, экологическом, культурном и т. п. отношениях, особенно важных в условиях перехода к обществу знаний).

Итак, частная собственность еще господствует в нынешнем мире в той мере, в какой сохраняется гегемония глобального капитала, но эта частная собственность уже в известной степени социализирована, существенно ограничена и дополнена элементами общественного присвоения и распоряжения – т. е., по большому счету (в соотношении с прогрессивными технологическими и культурными тенденциями общества знаний), теряет свое прогрессивное значение.

Последний тезис, впрочем, все еще не очевиден. Чтобы обосновать его более убедительно, соотнесем наиболее значимые черты новой постиндустриальной эпохи с некоторыми фундаментальными принципами частной собственности.

* * *

Достаточно отчетливо прослеживается связь: чем больше развивается общество знаний (мир творчества, культурного диалога), тем быстрее устаревает частная собственность как форма эффективного использования и присвоения благ.

Начнем с объектов собственности. К числу аксиом современной неоклассической экономической теории (их выносят в предисловие любого из многих десятков «экономиксов») относятся тезисы об ограниченности ресурсов (на язык обыденного сознания этот тезис переводится известным выражением «Всем всего никогда не хватит») и безграничности потребностей. Именно эта аксиоматика лежит в основе любых рассуждений о «естественности» частной собственности.

По мере угасания индустриальной экономики и массового производства мир входит в эпоху качественно иных объектов собственности. Постепенно господствующими в экономике становятся не ограниченные ресурсы (природа и человек), а новый тип «ресурсов» — культурные ценности. Эти «ресурсы» неограничены, неуничтожимы, они могут быть «потребляемы» сколь угодно широким кругом лиц и на протяжении сколь угодно продолжительного периода времени. И это такой пирог, который становится тем больше, чем шире круг едоков и чем активнее они его поедают (так Чайковский, «съев» творение Пушкина, создает свою оперу, и «пирог» искусства становится богаче).

Эти всеобщие «ресурсы», составляющие основу экономики знаний, по своей природе уже не нуждаются во внешнем ограничении доступа к ним, могут не быть объектом частной собственности. Более того, частная собственность лишь искусственно ограничивает доступ к ним, создавая преграды на пути освоения культуры. Безусловно, собственно материальное производство останется, но как один из относительно малозначительных секторов экономики (с долей занятых менее четверти трудоспособного населения). Господствующей становится сфера «производства» культурных ценностей, т. е. общественных благ. Здесь действует то же правило, что и при переходе от доиндустриальной экономики к индустриальной: еще в XIX веке подавляющее большинство россиян не понимало, как может прокормить себя страна, в которой крестьянство не будет составлять подавляющего большинства населения. Однако опыт уже прошлого века показал: чтобы обеспечить избыток зерна и мяса, надо сократить аграрное население с 80 до 5%. Так же опыт нынешнего века покажет: чтобы обеспечить массу утилитарных материальных благ, надо перейти от индустриального производства к постиндустриальному, радикально сократив число занятых в материальном производстве. Соответственно, произойдут и изменения в отношениях собственности: подобно тому как переход от аграрной экономики к индустриальной сделал неэффективной (а не только аморальной) частную собственность на человека, так и переход к экономике знаний, образования и культуры сделает неэффективной частную собственность на эти объекты.

Соответственно изменяется и субъект собственности. На смену рациональному homo economicus идет homo creator — субъект с иной системой ценностей, потребностей и мотивов. Потребности в условиях нового мира становятся иными: они не утилитарны и качественно безграничны, но при этом ограничены количественно, в отличие от утилитарных потребностей. Несколько упрощая эту связь, я бы ее сформулировал следующим образом: в той мере, в какой каждый из нас остается homo economicus, мы стремимся максимизировать количество утилитарных благ (по возможности, наиболее престижных); в той мере, в какой в нас развиты мотивация и ценности homo creator, мы стремимся к самореализации в творческой деятельности, к культурному диалогу. При этом под качественной безграничностью потребностей «человека творческого» я понимаю то, что он никогда не ограничен данным кругом культурных феноменов. Он всегда стремится к новому, стремится выйти за достигнутые рамки, и это стремление направляет всю его деятельность. Деятельность и самореализация в ней, а не возможный доход от нее становятся главным мотивом и главной ценностью.

Соответственно с изменением объектов и субъектов изменяются и сами отношения. В пространстве и времени культуры условием творческой деятельности становятся диалог и сотрудничество, которые не могут не быть неотчужденными, а это антитеза конкуренции частных собственников, ведь творчество — это деятельность, развивающая ее агентов и созидающая культурные ценности в процессе диалога (субъект-субъектного отношения) между индивидами (см. работы Г. Батищева, В. Библера и др.)[4]. Ключевым «ресурсом» для такой деятельности становится сам творческий человек. Формирование человека, обладающего творческим, культурным потенциалом, новаторскими способностями, становится главным инструментом прогресса и главной задачей человечества.

Такой человек не нуждается более в частной собственности. Он (каждый из нас в процессе учебы или творчества, чтения умной книги или воспитания ребенка) в этом мире является собственником всего, до чего может дотянуться его пытливый и деятельный ум. Это не частное, но сугубо индивидуальное присвоение (точнее, освоение) всеобщего (принадлежащего каждому) богатства. Здесь (в отличие от «старой» общественной собственности на ограниченные ресурсы, где все в той или иной мере были собственниками ограниченных общих благ) каждый непосредственно [в своей творческой деятельности] является собственником всех благ, и в этой мере мы можем говорить о снятии и частной, и общественной собственности в присвоении каждым всего в той мере, в какой ему хватает его личностного потенциала. Каждому, кто не верит этому тезису или не понимает его смысла, автор искренне советует отправиться в ближайшую приличную публичную библиотеку и понять, что он может абсолютно бесплатно (в отличие от знаменитого сыра в мышеловке) присваивать сколь угодно великие богатства, выработанные человечеством. Богатства, в сравнении с которыми даже «мерседес-600» — всего лишь быстро ржавеющая железяка…

Вот почему общество знаний в потенции (безусловно, сами по себе качественные изменения технологий, характера труда недостаточны для смены общественно-экономической системы — к этому может привести только социальная революция)[5] — это мир, в котором правилом становится не стародавнее «это — мое» и не идущее от «реального социализма» «общее — значит ничье», а качественно новое: «каждый — собственник всего». Это, если угодно, универсальная или всеобщая индивидуальная (снятая «частная») собственность каждого на все. Вот почему общество знаний могло бы выразить свое кредо словами Карла Маркса: снятие[6] частной собственности!

Именно в этом и состоит главный пафос нашего текста: частная собственность устарела, следовательно требует снятия (по законам развития, где отрицание всегда содержит в себе и наследование, сохранение) в новом качестве, подобно тому как были сняты в процессе буржуазных трансформаций (в том числе — революций) институты феодального общества новыми, буржуазными институтами (в том числе, институтами капиталистической частной собственности).

* * *

Мне хорошо известно, что в последнее время процесс социализации собственности (да и вообще экономики) замедлился, а в иных странах (включая Россию) сменился на обратный. Не менее хорошо мне известно и то, что о переходе к обществу знаний и опоре на потенциал творчества ныне можно говорить лишь применительно к формам корпоративного капитала (не скажу «частной собственности», ибо, как уже было замечено, ТНК или Пентагон трудно назвать «частником» в классическом — хайековском — смысле слова). Однако…

Во-первых, регрессивный ход истории — одна из типичных тенденций переходных состояний, и он рано или поздно сменится прогрессивным[7]. Так, от феодализма и абсолютизма человечество шло к рынку, капиталу и демократии бо лее 400 лет, сквозь кровь революций и пот реформ. Столь же нелинеен и начавшийся переход к новой общественной жизни, адекватной вызовам постиндустриальной эпохи, и я не склонен впадать в абсолютный пессимизм только потому, что мы сейчас попали в русло реверсивного течения исторического времени.

Во-вторых, тенденции десоциализации — лишь некоторая флуктуация, ныне в Европе мера самоотрицания частной собственности и рынка, роль государства и гражданского общества в экономике намного выше, чем, скажем, всего 30–40 лет назад.

В-третьих, реверсивные изменения последних двух десятилетий протекают на фоне обострения глобальных проблем, роста насилия, обострения социального неравенства и других явлений, о которых даже праволиберальные социологи и экономисты размышляют без всякого оптимизма. Следовательно, те экономические и социальные формы, в которых ныне протекает становление постиндустриального общества, далеки от оптимальных. На этой основе можно предположить, что попытки сохранить господство устаревшей ныне частной собственности в таких формах, которые дают власть глобальным игрокам (ТНК, НАТО и т. п.), — это путь, столь же неадекватный для генезиса общества знаний, сколь неадекватен был абсолютизм для развития процессов индустриализации.

Сделанный выше вывод подтверждается также тем, что нынешняя (по большому счету остающаяся в рамках частной собственности, хотя и видоизмененной) модель генезиса общества знаний привела к тому, что большая часть наиболее эффективных и важных для общественного развития ресурсов сосредоточена в секторе, который я с некоторой долей условности назвал бы «превратным» или «фиктивным». Это сферы, в которых не создаются ни материальные, ни культурные блага, но обращаются гигантские ресурсы. Компоненты этой «фиктивной» экономики хорошо известны — финансовые спекуляции, объем которых еще 10 лет назад превысил 500 000 миллиардов долларов в год (0,1% этих средств достаточно, чтобы вдвое поднять уровень жизни беднейшего миллиарда жителей Земли), военные расходы, вдвойне бессмысленные после распада советского блока, паразитическое перепотребление (так, средства, расходуемые на производство «элитной» косметики, превышают средства, расходуемые на помощь голодающим), масскультура… — перечень легко продолжить.

Хорошо известны альтернативы развитию устаревшей, основанной на частной собственности и глобальной гегемонии капитала модели социально-экономического развития. И это отнюдь не сталинский казарменный коммунизм. Одним из наиболее динамичных секторов современного мирового хозяйства является «экономика солидарности». В ее рамках уже найдены сотни и тысячи разнообразных способов хозяйствования, основанных на разных формах общественного распоряжения и присвоения — от бесплатного общедоступного программного обеспечения и образования до крестьянских кооперативов и сетей «честной торговли»… Более того, в рамках альтерглобалистского движения эти постчастные формы социально-экономической организации координируются в интернациональном масштабе, распространяясь по всему миру — от беднейших крестьянских хозяйств Латинской Америки и Индии до инновационных ВТК в странах золотого миллиарда.

http://www.strana-oz.ru/2004/6/chastnaya-sobstvennost-ustarela

[Рауха]

Идеальная и реальная демократия
Со времен известного французского историка, социолога и политического деятеля Алексиса де Токвиля в политической литературе неоднократно высказывалась мысль, что развитие государственных форм неизбежно и закономерно приведет человеческое общество к демократии. Позднее ряд влиятельных политологов, подобно Токвилю, содействовали утверждению этой мысли в общественном сознании. Мнения многих из них представлялись тем более значительными, что они отнюдь не вытекали из факта пламенного преклонения перед демократической идеей. Демократия представлялась им естественным и неизбежным состоянием, которое немедленно наступит вне зависимости от содействия или противодействия отдельных индивидуумов или групп людей. Английская мысль осторожно пыталась поколебать эту точку зрения, как одно из тех «дилетантских» обобщений, проистекающих из Франции. Тем не менее, это «французское» мнение приникло и в Англию, нашедши себе там ряд твердых последователей.

Однако в попытках подвести под общий знаменатель пестрое разнообразие позиций относительно места демократии в системе общечеловеческих ценностей, невольно на ум приходит «крамольная» мысль, что как раз старое предсказание Токвиля таковым знаменателем быть никак не может. С тех пор, как в большинстве стран демократия (хотя бы даже «относительная» демократия) стала практической действительностью, в тоже время она сделалась предметом ожесточенной критики. И если прежде самым характерным обобщением политической науки была мысль о грядущем торжестве демократии, сейчас таким обобщением многие считают утверждение о, как это не парадоксально, неясности ее будущего, о возможных путях ее развития и совершенствования. Пока демократию ждали, о ней говорили, что она непременно наступит, когда же она наступила, о ней говорят, что она может и исчезнуть. Прежде ее нередко считали высшей и конечной формой, обеспечивающей уверенное и благополучное существование. Теперь же ясно ощущают, что, отнюдь не создавая прочную основу уравновешенной жизни, она более, чем какая-либо другая форма возбуждает дух исканий. В странах, испытавших эту форму на практике, она уже давно перестала быть предметом страха, но она же перестала быть предметом поклонения. Ее противники понимают, что при ней все же можно существовать, ее сторонники - соглашаются, что ей свойственны слишком многие недостатки, дабы ее безмерно превозносить. В сущности, лишь политическая мысль начала 20 века вплотную подошла к современному пониманию демократии. Но, его достигнув, она увидела, что демократический строй привел не к ясному и прямому пути, а к распутью. Вместо того чтобы быть решением задачи, демократия сама оказалась задачей. Оптимисты утверждали, что путь истинный все еще не утерян, пессимисты обреченно констатировали наступление трагического часа.

Как ни странно, термин «демократия» принадлежит к числу наиболее спорных и неопределенных понятий современной политической теории. Одно из самых распространенных обыкновений 20 века, во многих случаях являющееся простительной слабостью, - в вопросах политики непременно становиться под знамя демократии. Как утверждал известный австрийский государствовед Ханс Кельзен, критикуя большевизм, в 19-20 столетиях слово «демократия» повсюду стало господствующим лозунгом и неудивительно, если оно, как всякий такой лозунг, утратило определенное и твердое содержание. Следуя требованиям моды, его стали считать нужным употреблять по всем возможным поводам и для всех возможных целей, так что оно стало покрывать собою самые различные и часто совершенно противоречащие друг другу понятия. Практически любой социалист, не отождествляющий себя с коммунистической партией, сказал бы, что диктатура пролетариата есть полное отрицание демократических начал. Между тем апологеты коммунистического движения придерживались диаметрально противоположного мнения. А чего стоят расплодившиеся в свое время по всему миру названия типа «КНДР», «НДРЙ» и т.д., что иным, нежели публичным признанием собственной некомпетентности в понимании «демократии» назвать нельзя. В переводе на общедоступный язык «Корейская Народная Демократическая Республика» звучало бы как малопонятная тавтология «Корейское Народное Народное Самоуправление народа». Раздутая теория о существовании т.н. «народных» и «буржуазных» демократий не выдерживает критики. Подобного рода курьезы можно и по сей день встретить практически «на каждом шагу», причем зачастую в понятие демократии большей частью вкладывается совершенно различное содержание.

1. Определение демократии

Что же такое «демократия»? Безусловно, не претендуя на какое-либо «конечное», идеальное определение этого сложнейшего понятия, мы попытаемся представить наше видение этой проблемы.

Когда античные мыслители, в особенности такие «столпы» как Платон и Аристотель, отвечали на этот вопрос, они имели в виду, прежде всего, демократию, как форму правления. Они различали формы правления в зависимости от того, правит ли один, немногие или весь народ и устанавливали три основных состояния: монархию, аристократию и демократию. Однако и Платон, и Аристотель каждую форму правления связывали с известной формой общественной жизни, с некоторыми более глубокими условиями общественного развития. Оба они имели определенный эмпирический материал по вопросу развития и смены политических форм, и оба видели, что если есть в государстве какая-то внутренняя сила, на которой оно держится, несмотря ни на какие бедствия, то формы его меняются. Каждая из этих форм может быть хуже или лучше в зависимости от того, следуют ли они по пути закона или отступают от него, имеют ли они в виду общее благо или собственные интересы правителей. Но все эти формы подвижны и изменчивы. Ни одна из них не является «конечной» и идеально прочной. Это утверждение относилось, в том числе и к демократии.

В изображении Платона эта изменчивость демократии превращается в порочный круг: с одной стороны это лучшее из правлений, все становятся свободными, каждый получает возможность устраивать свою жизнь по своему желанию, однако с другой стороны, якобы, вследствие «отсутствия в жизни людей твердого плана и порядка» все здесь приходит в расстройство. Изменчивость и подвижность демократии отмечает и Аристотель. Наиболее прочным он считает демократический строй у народов, живущих простой, близкой к природе жизнью. Другие виды демократии кажутся ему подверженными изменениям, причем наихудшим видом он считает тот, в котором под видом господства народа правит кучка демагогов, в котором нет твердых законов, а есть постоянно меняющиеся предписания, в котором судебная система превращается в издевательство над правосудием.

Европейский гуманизм внес значительные «осложнения» в «простоту» греческих определений. Древний мир знал только непосредственную демократию, к которой народ (рабы, разумеется, за народ не считались) сам правит государством через общее народное собрание. Понятие демократии совпало здесь с понятием демократической формы правления, с понятием непосредственного «народоправства». Хотя Руссо также воспроизводил это греческое словоупотребление, однако именно он создал теоретическое обоснование более широкому пониманию демократии, которое утвердилось в наше время. Он допускал, что с верховенством народа могут быть совместимы различные формы государственной власти - и демократическая, и аристократическая, и монархическая. Тем самым он открыл путь для нового понимания демократии как формы государства, в котором верховная власть принадлежит народу, а формы правления могут быть разные.

Позднее понятие демократии было распространено на все формы государства, в котором народу принадлежит верховенство в установлении власти и контроль над нею. При этом допускалось, что свою верховную власть народ может проявлять как непосредственно, так и через представителей. В соответствии с этим демократия определяется, прежде всего, как форма государства, в которой верховенство принадлежит общей воле народа. Это есть самоуправление народа, без его различия на «черных и белых», «пролетариев и буржуазию», т.е. всей массы народа в совокупности.

Следовательно, демократической идее одинаково противоречит всякое классовое господство, всякое искусственное возвышение одного человека над другим, какими бы людьми они ни были. Таким образом, классовая демократическая теория, воспринятая большевиками, являлась противоречием самой себе.

На основании этих определений монархическая Великобритания считается, в том числе современной теорией не менее демократичной, нежели республиканская Франция. Равным образом и ряд других монархических стран, как Швеция, Норвегия, Дания, Нидерланды считаются несравненно более демократическими, чем провозглашенные таковыми многие государства Африки или Латинской Америки.

В этом смысле современная политическая мысль пришла к гораздо более сложному представлению о демократии, чем то, которое встречается в античности. Но в другом отношении она не только подтвердила, но и закрепила греческое понимание существа демократии. Выдвинув в качестве общего идеала государственного развития идеал правового государства, мы зачастую рассматриваем демократию как одну из форм правового государства. А так как с идеей правового государства неразрывно связано представление не только об основах власти, но и о правах граждан, правах свободы, то древнее определение демократии как формы свободной жизни здесь органически связывается с самим существом демократии, как формы правового государства.

С этой точки зрения демократия означает, возможно, полную свободу личности, свободу ее исканий, свободу состязания мнений и систем. Если Платон существо демократии усматривал в том, что каждый человек получает здесь возможность жить, в соответствии со своими желаниями, то это определение как нельзя лучше подходит к современному пониманию демократии.

И сейчас идее демократии соответствует возможно полное и свободное проявление человеческой индивидуальности, открытость для любых направлений и проявлений творчества и т.п. И хотя практически демократия представляет собой управление большинства, но, как метко сказал Рузвельт, «лучшим свидетельством любви к свободе является то положение, в которое ставится меньшинство. Каждый человек должен иметь одинаковую с другими возможность проявить свою сущность».

Кельзен нашел для этой системы отношений удачное определение, назвав ее системой политического релятивизма. Это значит, что если система политического абсолютизма представляет собой неограниченное господство какого-либо одного политического порядка, одной совокупности верований, воззрений с принципиальным отрицанием и запрещением всех прочих, то система политического релятивизма не знает в общественной жизни никакого абсолютного порядка, верований, воззрений. Все политические мнения и направления для нее относительны, каждое имеет право на внимание и уважение. Именно релятивизм есть то мировоззрение, которое предполагается демократической идеей. Поэтому она и открывает для каждого убеждения возможность проявлять себя и в свободном состязании с другими убеждениями утверждать свое значение. Демократическая идея требует свободы для всех без каких бы то ни было изъятий и лишь с ограничениями, вытекающими из условий общения.

Многие ученые называют демократию свободным правлением (free government). Это еще раз показывает, в какой мере понятие свободы неразрывно сочетается с представлением о демократической форме государства и, казалось бы, исчерпывает его.

Однако, не упомянув о свойственном демократии стремлении к равенству, мы могли бы упустить из виду один из наиболее важных признаков демократической идеи. Де Токвиль отмечал, что демократия более стремится к равенству, чем к свободе: «люди хотят равенства в свободе, и, если не могут ее получить, они хотят его также и в рабстве».

С точки зрения моральной и политической между равенством и свободой существует наибольшее соотношение. Мы требуем для человека свободы в первую очередь для полного и беспрепятственного проявления его личности, а так как последняя является неотъемлемым «атрибутом» каждого человека, то мы требуем в отношении ко всем людям равенства. Демократия ставит своей целью обеспечить не только свободу, но и равенство. В этом стремлении к всеобщему равенству демократическая идея проявляется не меньше, чем в стремлении к всеобщему освобождению. Тезис Руссо о всеобщей воле народа как основы государства в демократической теории неразрывно связывается с началами равенства и свободы и никак не может быть от них отделен. Участие всего народа, всей совокупности его дееспособных элементов, в образовании «всеобщей воли» вытекает как из идеи равенства, так и из идеи свободы.

2. Идеальная и реальная демократия

Первые провозвестники демократической идеи основывали свою проповедь на чисто религиозном воодушевлении. Для многих из них демократия была своего рода религией. Следы такого политического идолопоклонства часто встречаются и в наши дни: из-за неспособности или нежелания принятия ответственных политических решений все надежды возлагаются на демократию, как на «всемогущую и всеисцеляющую» силу, ей посвящают все свои силы и энтузиазм. А чего стоят заявления о демократии, как наивысшей и конечной форме, в которой политическое развитие достигает своего экстремума?!

Современная политическая теория подвергает подобные взгляды, как мнения наивные и поверхностные, сомнению и противопоставляет им ряд наблюдений и выводов, снимающих с демократии ореол чудесного, сверхъестественного и вводящих ее в число естественных политических явлений, представляющих ее как элемент, «равноправный» всем остальным политическим формам. Особенно подчеркивается чрезвычайная трудность осуществления демократической идеи и величайшая легкость ее искажения.

Многие великие мыслители находили, что демократия может быть осуществлена лишь при особых, специфических условиях. Более того, большинство определенно полагали, что, если понимать демократию во всей строгости этого явления, то истинной демократии никогда не было и не будет.

Подобные суждения столь авторитетных ученых как Руссо, Брайс, Прево-Парадоль, Шерер, Гирншоу и др. вполне подтверждают и ярко подчеркивают те выводы о демократии, к которым приводит и исторический опыт и политическая наука. Наивные предположения о том, что стоит только «свергнуть» старый порядок и провозгласить «всеобщую свободу», всеобщее избирательное право, народное самоуправление и демократия осуществится сама собой, не выдерживают критики. На самом деле, мысль о том, что с разрушением старых устоев тотчас же наступает истинная свобода, принадлежит не демократической, а анархической теории.

В противовес этому анархическому взгляду современные исследователи единодушно признают, что как более поздняя и сложная форма политического развития демократия требует и большей зрелости народа. Как указывалось ранее, по своему существу демократия есть самоуправление народа, но для того, чтобы это самоуправление не было пустой фикцией надо, чтобы народ выработал свои формы организации. «Народ должен созреть для управления самим собой, понимающий свои права и уважающий чужие, осознающий свои обязанности и способный к самоограничению. Такая высота политического сознания никогда не дается сразу, она приобретается долгим и суровым опытом жизни. И чем сложнее и выше задачи, которые ставятся перед государством, тем более требуется для этого политическая зрелость народа, содействие лучших сторон человеческой природы и напряжение всех нравственных сил».

Эти условия осуществления демократии вытекают и из другого ее определения, затронутого ранее, как системы свободы, политического релятивизма. Поскольку демократия открывает широкий простор для состязания самых разных сил, существующих в обществе, то необходимо, чтобы эти силы подчиняли себя некоторому высшему началу. Свобода, отрицающая начала общественного блага и солидарности всех членов общества, приводит к самоуничтожению и разрушению основ государственной власти. Подобно страсти к свободе, и страсть к равенству, если она приобретает характер слепого стихийного движения, превращается в мощнейший фактор саморазрушения. Пример тому - явные «перегибы уравниловки» времен существования Советского Союза. Только подчиняя себя высшим началам, и равенство, и свобода становятся созидательными основами общественного развития.

Демократия невозможна без воспитания народа, без поднятия его нравственного уровня. Более того, у многих авторов мы находим еще более специфические мысли об исключительно важном значении для демократии «глубокого религиозного чувства».

Степень отдаленности современных демократий от даже приблизительного идеала отчетливо видна в вопросе о фактическом осуществлении народовластия. Безусловно, прав Руссо, отождествляя понятие истинной демократии с непосредственным участием всего народа не только в законодательстве, но и в управлении и утверждая, что система представительства есть отступление от настоящего народовластия. Однако и он понимал, насколько трудно реализовать в жизни подлинную демократическую идею. Объективно при любом строе, в том числе и при демократии, над общей массой народа всегда вырастают немногие - руководящее меньшинство, вожди, направляющие общую политическую жизнь. Практически повсеместная трансформация демократии в правление немногих - явление замеченное давно и достаточно хорошо описанное.

Однако Кельзен, как и многие другие видные ученые, соглашаясь с данным наблюдением, что при демократии, как и при всех других политических системах, определяющее значение имеют не массы, а вожди, в то же время отстаивают превосходство демократии с той точки зрения, что именно здесь совершается наиболее качественный отбор вождей. Возможно, во многих случаях это действительно так, т.е. демократизм практически допускает сочетание с аристократизмом, но это все по определению находится в противоречии с чистотой демократической идеи. Признание же необходимости аристократического ядра для жизнеспособных демократий тождественно согласию с утверждением Руссо, что «истинная демократия более пригодна для богов, нежели для людей».

Следует признать, что сделанный вывод легко оспаривается замечанием о принципиальной невозможности осуществления в чистом виде ни одной из известных политических систем. Разбирая слабые стороны демократии, можно отметить, что эти же или какие-то другие недостатки в той или иной степени свойственны и другим формам. Человеческая природа, недостатки ума и характера, слабость воли остаются одинаковыми во всех системах. Однако именно это умозаключение вводит демократию в ряд других форм, освобождая ее от ореола совершенства и законченности, который стремились придать ей ее первые провозвестники.

Заключение

Демократия имеет превосходства и недостатки, сильные и слабые стороны. В противоположность безоглядному политическому оптимизму, особенно ярко проявившемуся, к примеру, в СССР во второй половине 80-х годов, когда казалось, что демократия есть нечто высшее и окончательное, что стоит только ее достигнуть и все остальное приложится, следует признать, что демократия не путь, а «распутье», не достигнутая цель, а только лишь «промежуточный пункт». Это - «опушка леса с неизвестно куда расходящимися тропинками». «Мы надеемся, что прямой путь еще не утерян; но в то же время видим, что уводящие в сторону перекрестные пути таят в себе великие соблазны».

Своими широчайшими возможностями и перспективами демократия как будто бы вызвала ожидания, которые она не в силах удовлетворить. А своим духом терпимости и приятия всех мнений она открыла простор, в том числе и для направлений, стремящихся ее уничтожить. Другой она быть не может, ибо это - ее природа, ее преимущество. Но этим она могла удовлетворить лишь некоторых, но никак не всех. У людей всегда остается потребность продолжать совершенствование до бесконечности призрачного абсолютного идеала и никакой политической системой их не удовлетворить. Поэтому вопрос о том, может ли демократия смениться другими формами, имеет ясный ответ: это случалось ранее, происходит сейчас и, в принципе, может произойти в будущем.

Демократия всегда есть «распутье», так как она есть система свободы, система релятивизма, для которого нет ничего абсолютного. Демократия есть пустое пространство («опушка»), в котором могут развиваться самые разнообразные политические стремления («тропинки»). Проявляемое недовольство демократией в принципе можно трактовать, как усталость людей от неопределенности, желание выбрать конкретный манящий путь, «тропинку» развития. Однако трудно дать однозначный ответ на вопрос «а не вернемся ли мы, в конце концов, снова на опушку?». На данный момент мы более всего склонны соглашаться с известным высказыванием Черчилля: «демократия - плохая форма правления, однако ничего лучшего человечество пока не придумало».

Хотя что-то столь же плохое подискать можно вполне.
http://otherreferats.allbest.ru/political/00013300_0.html

[Рауха]

Джульетто Кьеза: есть ли свобода слова на Западе?

Запад как упрекал нашу страну, ещё со времен СССР в отсутствии свободы слова, так и продолжает упрекать уже Россию. Но есть ли эта самая свобода слова на Западе? Журналист, политолог Джульетто Кьеза уверен, что никакой свободы слова на Западе давно нет.

«Если говорить о свободе слова, то это зависит от того, о каких временах идёт речь, -уточняет политолог. - Между сегодняшними российскими и западными журналистами разница не очень большая. Функция у тех и других та же самая. Вот идеология разная.

Российские журналисты недовольны, потому что до сих пор считают, что они несвободны. И фактически это так и есть, потому что нет такой свободы, чтобы в любом СМИ высказать то, что он думает. Они думают, что в России они не свободны, а на Западе все журналисты свободны. Это смешное и наивное мнение. Фундамент этой ситуации в идеологии, в чувстве неполноценности. Они думают, что в России люди никогда не были свободны. А на Западе все могут сказать, что угодно, могут раскрыть скандальные дела, огласить коррупционные махинации и так далее.

Да, был такой момент, когда на Западе был плюрализм. Плюрализм был в разных странах. В Америке, например, был момент, когда пресса, радио были свободны. Вспомним знаменитый фильм «Четвёртая власть». Такое в истории информационного пространства Соединённых Штатов Америки действительно было, была конкуренция между реальными идеями. Информация была товаром, и чтобы получать прибыль, велась жёсткая борьба, чтобы сказать правду, чтобы раскрывать тайное.

Было такое? Было. Существует и сейчас? Нет. Этому пришёл конец. В разных государствах это закончилось в разное время, ведь история неодинакова.

В Европе тоже были моменты, когда пресса была свободна. Когда существовали оппозиционные партии - коммунистические, социалистические - они имели свои средства массовой информации. Поэтому могли производить альтернативную информацию, по меньшей мере, не идентичную к информации властей. Это длилось по существу полвека. Была борьба идей и действительная борьба мнений. И не только в газетах и журналах, но и в кино была борьба между разными тенденциями.

Но реальный плюрализм в западном обществе умер в начале 70-х годов. Тогда сложилась другая ситуация: пресса, телевидение стали частными. Был период, когда все европейские каналы телевидения были государственными. Но несмотря на то, что они были государственными, шла борьба идей внутри этих каналов. Были представлены разные люди, разные мнения, разные партии. И между ними шла реальная борьба. Идеи могут быть плохими и хорошими, но у людей была возможность узнать их и понять, в чём эти идеи заключаются. В принципе, демократия предполагает выбор: не нравится это, тогда можно выбрать вот это.

А в последние 40 лет на Западе идёт процесс унификации, и в результате сформировалось единое мышление. Власти имели власть, и информация была в их руках.

А оппозиционные партии в то или иное время разные и в разных странах исчезли, альтернативных источников информации не стало. А шло лишь умножение газет, телевизионных каналов. При этом все говорили одно и то же. Это не плюрализм, а фикция плюрализма, обман, иллюзия. Тебе как бы говорят: видишь, как много источников. А по существу все говорят одно и то же. Именно это происходит сейчас, и на Западе никакого реального плюрализма нет. Существуют определённые ниши для альтернативного мнения. Нет, мне не запрещают говорить то, что я хочу. Но где я это могу сказать? В интернете. А газеты и телеканалы для меня все закрыты, как и для всех остальных, кто имеет отличные от официальной или противоположные по отношению к информационной политике взгляды.

Парадоксально: чтобы сказать правду, я должен сесть на самолёт и прилететь в Москву. И я говорю своим коллегам в России: вы заблуждаетесь, что на Западе есть свобода слова. Никто не свободен!»

http://newsland.com/user/4297832958/content/4733269
http://ruxpert.ru/%D0%A1%D0%B2%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D0%B4%D0%B0_%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0_%D0%BD%D0%B0_%D0%97%D0%B0%D0%BF%D0%B0%D0%B4%D0%B5

Культура капитала и капитал культуры

Одно из самых главных понятий в аппарате Бурдье - это понятие <символ-капитала> или <культуркапитала>, параллельное понятию <экономического капитала>. Что такое экономический капитал, мы как будто бы знаем. Это недвижимость и деньги. А культуркапитал опознается труднее, потому что <капитал> представляется материально осязаемым; это, так сказать, вещь, а <культура> - это нечто вроде <эфира>, так сказать, <сотрясение воздуха>. Кроме того, соединение слов <культура> и <капитал> обыденному интеллигентскому сознанию кажется кощунственным, и оно отказывается их соединять. Но стоит только перешагнуть через эти предрассудки, как все становится кристально ясно. Культуркапитал - это, в сущности, авторитет в сфере культуры, престиж, статус и, следовательно, власть. Это ближе к авторитету торговой марки (brand) и цены фирмы (goodwill). В этих понятиях <культуркапиталистами> можно считать Аллу Пугачеву и Солженицына, Мадонну и Ростроповича; культуркапиталистическими корпорациями - Большой театр, журнал <Новый мир>, Институт социологии РАН или <команду блестящих профессионалов>. А культуркапиталистическими конгломератами - Министрество культуры России, AOL - Time Warner или NewsCorp Руперта Мёрдока или империи типа <Березовский - Гусинский>.
Представление о культуркапитале, развитое Бурдье, сильно обогащает наши взгляды на социальное расслоение и неравенство и, таким образом, фиксирует новую сферу господства и социального конфликта. Так же как деньги идут к деньгам, повторяет Бурдье, культуркапитал и авторитет аккумулируются в руках немногих, отводя всем остальным роль поклонников, адептов и прислуги.
Все более прямое вмешательство медиа и все больший контроль медиа над обществом нисколько не устраняют неравенство по линии символ-капитала, но, напротив, еще больше усугубляют несправедливость и произвол в распределении почета dignitО и презрения indignitО. Медиа (журналисты) роковым образом домогаются культурного господства, и их власть тяготеет к тирании. Производство <информации> и насыщение <коммуникации> не есть распространение <знания>. В них воспроизводится не свобода, а господство.
Могущество владельца символ-капитала измерить нелегко. Это не знания и квалификация человека. Эти параметры характеризуют рабочую силу. Но так же как и знания инженера могут быть превращены в капитал, в капитал превращаются и эрудиция, суждения, пророчества, новости, анекдоты, имена собственные и пр. - все, что существует не телесно, а как символы. Особенно наглядно в этом смысле то, что происходит с харизматическими лидерами. Одна идея может дать им огромное количество господства. Самые яркие примеры - Иисус, Магомет. В сущности, каждая идея, каждый артефакт обеспечивают их собственнику определенное количество власти. И, как считает Бурдье, собственники идей (своих и чужих) этим пользуются. Более того, сам процесс производства и приобретения идеофактов и артефактов есть реализация интересов тех, кто озабочен именно своим господством.
Бурдье: <Нет более несправедливого распределения ресурсов, во всяком случае более жестокого, чем неравное распределение символ-капитала, то есть общественной важности людей и осмысленности их жизни (raisons de vivre)>. И далее: <Раньше власть культуркапитала была отдельной от политической или экономической власти. Сегодня все они соединяются в руках одних и тех же людей, контролирующих мощные медиагруппы, или, иначе говоря, совокупность средств производства и распределения культуры>.

http://situation.ru/app/j_art_758.htm

[Рауха]

Единовластие национальной безопасности
В правительстве существует так называемая "структура национальной безопасности", состоящая из президента, государственного секретаря и министра обороны, Совета по национальной безопасности, Объединенного комитета начальников штабов и значительного числа разведывательных агентств. Структура национальной безопасности зачастую действует как никому неподотчетный орган власти. Ее главная функция заключается в нанесении поражения тем политическим силам, которые ищут альтернативу глобализации рыночного типа, или тем, кто стремится внедрить какую-то разновидность экономического перераспределения, хотя бы даже в рамках существующей капиталистической системы.
У Конгресса нет четкого представления о том, сколько финансовых средств идет на операции специальных служб, поскольку конкретные цифры скрыты в других статьях бюджета, и это в нарушение статьи 1 Конституции, в которой сказано: "Финансовые средства могут быть взяты из казначейства только в порядке ассигнований, определенных законом; а отчеты о поступлении и расходовании средств правительственной казны должны регулярно публиковаться". Попытки Конгресса потребовать регулярной публикации расходов на деятельность специальных служб были отклонены. Некоторые осведомленные лица, близкие к правительству, считают, что общий федеральный бюджет расходов на деятельность "разведывательного сообщества" превышает общие федеральные расходы на образование
Существуют Управление военной разведки Министерства обороны США (Пентагона), которое занимается военной разведкой и контрразведкой и Управление разведки и исследований Государственного департамента. Каждый род войск в рамках Министерства обороны - Сухопутные силы, Военно-морской флот и Военно-воздушные силы, - а также каждое Региональное командование Вооруженных сил по всему земному шару имеют собственные разведывательные службы. Национальное управление воздушно-космической разведки (NRO) занимается сбором информации с помощью многочисленных космических спутников, находящихся на орбитах, путем подслушивания телефонных переговоров и перехвата дипломатической радиосвязи, а также путем фотографирования потенциальных объектов заинтересованности для военных акций. NRO направляет собранную им информацию одновременно Центральному разведывательному управлению и Министерству обороны, но не Конгрессу, который, судя по всему, мало информирован о его деятельности. В начале 1990-х годов выяснилось, что NRO не может отчитаться за 4 миллиарда секретных ассигнований. Два его высших руководителя были уволены, но никто не отправился в тюрьму.
Агентство национальной безопасности (АНБ) Пентагона, созданное в 1952 году, занимается расшифровкой кодов и отслеживает почти все телефонные переговоры и обмен телеграммами между гражданами США и жителями остальных стран мира, а также большую часть внутренних телефонных переговоров в стране. Агенты ФБР, вероятно, кроме всего прочего, проверяют нашу почту и используют все новые виды биометрических технологий и техники наблюдения для слежения за людьми[454].
Защищая нас, как можно предположить, от иностранных угроз, различные разведывательные агентства тратят большую часть времени на обеспечение контроля за населением самих США. Им разрешено наблюдение за членами Конгресса, сотрудниками Белого дома, Казначейства, Министерства торговли и миллионами частных граждан. Они внедряют своих оперативных сотрудников во все другие правительственные ведомства. Они неофициально передают информацию американским средствам массовой информации, секретно вербуя владельцев газет, руководителей информационных сетей и сотни журналистов и редакторов. Только ЦРУ оплачивает публикацию сотен книг и непосредственно владеет двумя сотнями телеграфных агентств, газет, журналов и книгоиздательских комплексов. ЦРУ завербовало около пяти тысяч преподавателей и научных сотрудников в стране в качестве шпионов и исследователей, секретно финансируя и подвергая цензурной обработке результаты их работы. Агенты ЦРУ проникли в круги студентов, членов профсоюзов, научные сообщества и участвуют в академических научных конференциях. Управление разрабатывает свои собственные школьные учебные программы и предлагает практику для студентов последних курсов университетов и аспирантов.
ЦРУ проникло в организации инакомыслящих в нашей стране и за рубежом и извратило их деятельность. В ходе мероприятия под кодовым названием "Операция CHAOS" агенты ЦРУ проникли и разрушили изнутри прогрессивную коалицию под названием "Национальная конференция за новую политику" (NCNP), которая ставила своей целью разработать курс, отличный от курса крупных американских политических партий. В дальнейшем организация NCNP больше никогда не смогла восстановить свою деятельность после раскольнических и разрушительных действий ЦРУ изнутри.
ЦРУ признало, что осуществляло 149 проектов с экспериментами по контролю над психикой человека в свыше восьми десятков различных учреждений. Эксперименты проводились над людьми, иногда даже не подозревающими об этом, и по меньшей мере один правительственный служащий в результате этого погиб. В нарушение Закона о национальной безопасности от 1947 года, в котором предусмотрено, что "ЦРУ не должно иметь полиции, не имеет права вызывать людей повесткой в суд, не располагает функциями правоохранительного органа или службы внутренней безопасности в стране", Управление оснастило и подготовило некоторые местные полицейские силы в Соединенных Штатах. Согласно указу президента Рейгана, ЦРУ было разрешено проводить наружное наблюдение внутри страны, тайные операции против американских граждан как внутри страны, так и за рубежом и заключать секретные контракты с корпорациями, высшими учебными заведениями, другими организациями и частными лицами на поставку товаров и оказание услуг. Управление поддерживает связи с примерно четырьмя сотнями военных и разведывательных служб иностранных государств и вербует в них для себя агентуру.
Разведывательные службы США решают значительно более широкие задачи, чем просто сбор разведывательной информации. Они совершали страшные преступления. Можно написать целую книгу на материалах о преступлениях ЦРУ против человечности; и такие книги уже написаны. В таких странах, как Гватемала, Греция, Бразилия, Чили, Индонезия, Аргентина, Заир и Филиппины, американские спецслужбы использовали все возможности для свержения демократически избранных правительств и приведения к власти реакционных режимов, которые полностью отвечали интересам корпораций США.
Все, что было сказано в 1968 году в меморандуме Государственного департамента в отношении Гватемалы, можно сказать и о многих других странах, а именно, что правительство без разбора использовало "контртеррористические меры" для борьбы против революционных и национально-освободительных движений. "Людей убивают или они исчезают на основе непонятных обвинений… Допросы носят очень жестокий характер, используются пытки, а тела подвергаются обезображиванию. Мы [правительство США] мирились с этими антитеррористическими мерами… Мы поощряли гватемальскую армию в такого рода действиях".
Страны, в которых происходят народные революции, - такие, как Никарагуа, Мозамбик и Ангола, видят разрушение экономики и уход людей в результате жестоких нападений наемных вооруженных формирований, поддерживаемых Соединенными Штатами. ЦРУ срывало и фальсифицировало выборы в зарубежных странах и проводило массовые кампании дезинформации. Оно подкупало государственных деятелей, поощряло этническую вражду, а также финансировало и оказывало помощь тайным вооруженным формированиям, полувоенным отрядам, саботажникам, бандам мучителей и эскадронам смерти. Оно проводило кампании дестабилизации и убийств против профессиональных союзов, крестьянских, религиозных и студенческих организаций во многих странах.
Рассмотрим следующие примеры.
Спустя тридцать лет после событий газета New York Times признала, что бывший лидер маленькой латиноамериканской страны Гайаны "марксист-ленинец" Чедди Джаган, который вел страну к независимости и был ее первым, избранным народом премьер-министром, стал жертвой проводившейся ЦРУ "кампании дестабилизации", включавшей дезинформацию, саботаж, подстрекательство к волнениям среди рабочих, а также расовые беспорядки.
Комитет по контролю разведывательной деятельности, - президентская комиссия экспертов - обвинила ЦРУ в том, что оно преднамеренно завербовало значительное число офицеров гватемальских Вооруженных сил, "подозреваемых в политических убийствах, внесудебных расправах, похищениях людей и их пытках.
Исследование в течение четырнадцати месяцев, проведенное в Гондурасе газетой "Балтимор Сан", выявило, что "в течение 1980-х годов тысячи граждан были похищены, подвергнуты пыткам и убиты секретными подразделениями Вооруженных сил, которым оказывало поддержку Центральное разведывательное управление США".
По данным на 2000 год, ЦРУ продолжало снабжение правых повстанцев в Анголе оружием и снаряжением для продолжения военных действий на истощение и после того, как их лидер Жонас Савимби проиграл выборы. Эта война длилась в течение двадцати пяти лет и унесла свыше двух миллионов жизней. Все это время ЦРУ, при обсуждениях в Конгрессе, отрицало факты поставок оружия повстанцам.
Бывший руководитель внушавшего страх правого полувоенного формирования FRAPH в Гаити признал, что он был платным агентом ЦРУ. Это формирование обвиняли в убийстве тысяч активистов демократического движения Гаити. Другой руководитель гаитянской хунты, обученный военными США и связанный с получавшей поддержку ЦРУ Службой безопасности Гаити Жозеф Мишель Франсуа, контролировал эскадроны смерти и бандитские "группы бдительности". Его обвиняли в контрабандном ввозе в США многих тонн кокаина. Третий гаитянский лидер Эммануэль Констан, который создал формирование FRAPH, "обвинялся в проведении политики убийств, физических насилий и пыток сторонников демократии". В США его освободили из тюрьмы, вместо того чтобы депортировать на Гаити для предъявления ему обвинений. Такое решение было принято "главным образом по политическим мотивам, а не по юридическим"[465].
По данным на конец 2000 года, новая хрупкая демократия на Гаити подвергалась дестабилизации посредством волны убийств и похищений людей секретными правыми "эскадронами смерти". Официальные власти США отказываются разрешить допуск к 160 тысячам правительственных документов, тайно вывезенных с Гаити в Вашингтон в 1994 году, в которых содержится информация об эскадронах смерти.
Федеральный судья в США издал судебное постановление отставному гватемальскому генералу Гектору Грамайо выплатить 47,5 миллиона долларов американской монахине, которая была изнасилована и подвергнута пыткам военными под командованием этого генерала. Грамайо возглавлял в свое время проведение военными кампании "выжженной земли", в ходе которой были убиты тысячи крестьян, и подтвердил свои тесные отношения с ЦРУ во время своего нахождения на военной службе.
Наставления ЦРУ по подготовке иностранных военных, обнаруженные в ходе судебных процессов по закону о свободе доступа к информации, показывают, что Управление обучало военных в Центральной Америке и других странах "третьего мира" методам таких пыток, как воздействие электрошоком, водой, лишением сна, пищи и сенсорных контактов с окружающим миром, а также применению психологических пыток, например заставляя жертв присутствовать при пытках своих близких и любимых людей, включая детей[468].
Пытки превратились в продукт американского экспорта. По данным международной организации Amnesty International, в период 1991 - 1993 годов Министерство торговли США выдало свыше 350 экспортных лицензий на общую сумму более $27 миллионов на экспорт таких изделий, как тиски для зажима больших пальцев (орудие пыток), кандалы, цепи для сковывания людей, полицейское оружие шокового действия и электрошоковые инструменты, "специально сконструированные орудия пыток", а также оборудование полицейских подразделений, предназначенное для стран со зловещим перечнем нарушений в области прав человека[469].
Документы, опубликованные ЦРУ, показывают, что Управление продолжало проводить программы разработки биологических методов ведения военных действий, которые имеют своей целью поражение мирного населения и уничтожение урожаев сельскохозяйственных культур в большом числе стран, включая Северную Корею, Вьетнам, Лаос, Панаму и Кубу. Управление развернуло опыты по разработке технологии изменения погодных условий с целью сделать непригодным к употреблению урожай сахарного тростника на Кубе. Помимо этого разрабатывался вирус, который вызывает африканскую чуму у свиней, представляющий собой первую такую инфекцию в Америке, в результате которой на Кубе были вынуждены забить 500 000 свиней для того, чтобы предотвратить широкую эпидемию среди людей. ЦРУ также обвиняют в распространении эпидемии тропической лихорадки денге, переносимой москитами, которая поразила свыше 300 000 человек, приведя к смерти 57 взрослых и 101 ребенка на Кубе. Это была первая крупная эпидемия лихорадки денге в Западном полушарии. После того как американский самолет-опыливатель вторгся в воздушное пространство Кубы и неоднократно произвел опыление ее плантаций в районе провинции Матансас, произошло заражение плантаций насекомым-вредителем, ранее отсутствующим на Кубе. В результате этого урожаю был нанесен огромный ущерб. В 1997 году Куба направила в Организацию Объединенных Наций доклад, в котором обвинила Вашингтон в "биологической агрессии".
Недавно было выявлено, что правительство США предоставило иммунитет от судебного преследования ученым известного японского военного подразделения по разработке биологических средств ведения войны - Лаборатории 731. Эта лаборатория была частью японской военной машины во время Второй мировой войны и разрабатывала методы использования эпидемий тяжелых болезней в военных целях, а также проводила ужасные эксперименты на людях в Китае и в других странах, в том числе вивисекцию (с анестезией и без нее). Факты свидетельствуют о том, что американские военные, с большой вероятностью, использовали работы ученых Лаборатории 731 во время войны в Корее (1950 - 1953) для распространения эпидемии геморрагической лихорадки - болезни до этого в Корее неизвестной. Правительства Северной Кореи и Китая предъявили обвинения Вашингтону за ведение военных действий с помощью биологического оружия. Соединенные Штаты также использовали результаты исследований ученых Лаборатории 731 по диоксину для проведения своей кампании дефолиации территорий в ходе войны во Вьетнаме.

Политические репрессии и национальная нестабильность

Капиталистическое государство ориентирует свой репрессивный аппарат против прогрессивных процессов в обществе. Этот аппарат прямо предназначен для борьбы в первую очередь с организованным инакомыслием, а не с организованной преступностью. Закон зачастую оказывается неэффективен в проведении общественных реформ, необходимых большинству. Но, когда его используют против политических еретиков, его возможности представляются неограниченными, и все правоприменение приобретает такой карательный характер и энергию, что само становится противоправным.

http://profilib.com/chtenie/149729/maykl-parenti-demokratiya-dlya-izbrannykh-nastolnaya-kniga-o-politicheskikh-igrakh-ssha-56.php

[Рауха]

Левацкая образность текста весьма условна. Просто автор решил изложить своё видение таким языком.))

Ги Дебор. Общество спектакля.

Избранные места

1

В обществах, достигших современного уровня развития производства, вся жизнь проявляется как огромное нагромождение спектаклей. Всё что раньше переживалось непосредственно, отныне оттеснено в представление.
2

Образы, оторванные от различных аспектов жизни, теперь слились в едином бурлящем потоке, в котором былое единство жизни уже не восстановить. Реальность, рассматриваемая по частям, является к нам уже в качестве собственной целостности, в виде особого, самостоятельногопсевдо-мира, доступного лишь созерцанию. Все образы окружающего мира собрались в самостоятельном мире образов, насквозь пропитанном кичливой ложью. Спектакль вообще, как конкретное отрицание жизни, есть самостоятельное движение неживого.
3

Спектакль одновременно представляет собой и само общество, и часть общества, и инструмент унификации. Как часть общества он явно выступает как сектор, сосредотачивающий на себе все взгляды и сознания. Однако, уже в силу того, что этот сектор является разделённым, он оказывается сосредоточением ложных взглядов и ложного сознания, а достигаемая им унификация – ничем иным, как официальным языком всеобщего разделения.
4

Спектакль – это не совокупность образов, но общественные отношения между людьми, опосредованные образами.
5

Спектакль нельзя понимать ни как искажение видимого мира, ни как продукт технологии массового внедрения образов. Скорее, это мировоззрение, Weltanschauung, реализовавшееся в действительности, облекшееся плотью материального. Это видение мира, вдруг ставшее объективным.
6

Во всей своей полноте спектакль есть одновременно и результат, и содержание существующего способа производства. Он не является каким бы то ни было дополнением к реальному миру, надстройкой к нему или декорацией. Это краеугольный камень нереальности реального общества. Во всех своих проявлениях, будь то информация или пропаганда, реклама или непосредственное потребление развлечений, спектакль являет собой модель преобладающего в обществе образа жизни. Спектакль – это повсеместное утверждение выбора, который уже был сделанв производстве, не говоря уже о последующем потреблении. Форма и содержание спектакля служат полным оправданием условий и целей существующей системы. Но спектакль помимо этого является еще и постоянным наличиемэтого оправдания, ибо он заполняет собой основную часть времени, проживаемого вне рамок производства.
7

Разделение само по себе является частью единства мира, частью совокупности общественной деятельности, расколотой на образ и действительность. Общественная деятельность, перед которой разыгрывается не зависящий от нее спектакль, есть также и реальная целостность, которая содержит в себе спектакль. Но расщепление этой целостности до такой степени калечит ее, что вынуждает представлять спектакль как самоцель. Язык спектакля состоит из знаков, исходящих от производства, в то же самое время являющихся и конечной целью этого производства.
8

Неверно было бы считать, что спектаклю противостоит та кипучая деятельность, что происходит в современном обществе. На самом деле, спектакль, извращающий реальность, является продуктом этой деятельности. Переживаемая реальность материально заполняется созерцанием спектакля и при этом впитывает его порядок в себя, одновременно придавая ему позитивное обоснование. Получается, что объективная реальность представлена с обеих сторон. Таким образом, реальность возникает в спектакле, а спектакль – в реальности. Это взаимное разделение и есть сущность и опора существующего общества.
9

Если мир перевернуть с ног на голову, истина в нём станет ложью.
10

Понятие спектакля объединяет в себе и объясняет огромное количество различных явлений. Разнообразие и контрасты являются лишь внешней стороной общественно организованной видимости, которая утверждает себя как нечто истинное и непреложное. Если рассматривать спектакль через призму его собственного о себе мнения, он подтверждаетэту видимость, а также подтверждает то, что человеческая, социальная жизнь является всего-навсего простой видимостью. Однако критика, добравшаяся до сути спектакля, разоблачает его как видимую негациюжизни, как отрицание жизни, ставшее видимым.
11

Чтобы описать спектакль, его структуру и функции, а также обнаружить средства, с помощью которых спектакль можно уничтожить, мы должны в уме разложить его на составные части. Анализируяспектакль, мы, в какой-то мере, сами вынуждены разговаривать его языком, тем самым, вторгаясь на методологическую территорию того общества, которое и выражает себя в спектакле. Но спектакль есть не что иное, как смысл деятельности определенной социально- экономической формации, ее способ использования времени. Мы находимся под влиянием проживаемого нами исторического момента.
12

Спектакль рассуждает о себе как о чём-то чрезвычайно хорошем, неоспоримом и недосягаемом. Он просто заявляет, «всё, что мы видим, – всё прекрасно; и всё прекрасное – перед нами». Отношение, которого спектакль к себе требует, есть в основе своей, пассивное приятие; впрочем, он его уже добился, ему никто и не думал возражать – да и как мог возразить, если спектакль обладает монополией на видимость!
13

Источником тавтологического характера спектакля является тот простой факт, что его методы одновременно являются и его целями. Это солнце, которое никогда не заходит над империей современной пассивности. Оно освещает всю поверхность мира и беспечно купается в собственной славе.
14

Общество, основанное на современной промышленности, является зрелищнымвовсе не случайно и не поверхностно. Оно фундаментально подчинено спектаклю, является зрелищным в самой своей основе. В спектакле, который является образом господствующей экономики, цель – ничто, развитие – всё. Спектаклю не нужно ничего иного, кроме самого себя.

20

Философия, власть отчужденной мысли и мысль отчужденной власти, никогда не сможет в одиночку заменить теологию. Спектакль и есть искомое материальное воссоздание религиозной иллюзии. Много веков назад люди добровольно заключили свои собственные силы и способности в непроницаемые облака религии – технология спектакля не разогнала их, а лишь связала с земной юдолью. Сама земная жизнь, таким образом, становится непрозрачной и бездыханной. Никто больше не выдумывает рай на небесах, загоняя себя вместо этого в темницы абсолютного отрицания, в свой фальшивый земной рай. Спектакль – это техническая реализация изгнания человеческих сил в преисподнюю; это окончательное разделение внутри самого человека.
21

В той же мере, в какой необходимость является общественной мечтой, мечта становится необходимой. Спектакль – это ночной кошмар закабалённого современного общества, которое если чего и желает – то только спать. Спектакль надёжно охраняет этот сон.
22

Тот факт, что практическая мощь современного общества оторвалась от самого общества и выстроила независимую империю в лице спектакля, объясняется исключительно тем, что этой мощи все еще не доставало целостности, и она оставалась в противоречии с собой.
23

В основе спектакля лежит самая древняя общественная специализация – специализация власти. Таким образом, спектакль – это специализированная деятельность, которая говорит за всё остальное. Это крайне дипломатичный и вежливый отзыв об иерархическом обществе, исходящий от самого этого общества, причём иные точки зрения внутри него строго запрещены. Как мы видим, и здесь самое современное одновременно является самым архаичным.
24

Спектакль – это непрерывное рассуждение, ода существующего порядка о самом себе, его хвалебный монолог. Это автопортрет власти в эпоху тоталитарного управления условиями существования. Фетишистское, чисто объективное представление отношений внутри общества спектакля нагло скрывает тот факт, что они на самом деле являются отношениями между людьми и классами: такое впечатление, что вторая природа с ее неизбежными законами подчинила себе наш мир. Но спектакль не есть необходимый продукт технического развития, рассматриваемого, конечно, как естественноеразвитие. Напротив, общество спектакля – это форма, которая сама выбирает свое техническое содержание. Рассмотрим спектакль в узком смысле «средств массовой информации». Mass media являются наиболее ярким и поверхностным проявлением спектакля. На первый взгляд, СМИ вторглись в жизнь как простое оборудование для мгновенной коммуникации, очередное удобство – однако это новшество обернулось настоящим Троянским конём, со своими эгоистическими целями и помыслами о саморазвитии. Если уж так вышло, что общественные нужды эпохи, в которую развивается подобная техника, могут быть удовлетворены лишь при помощи этой техники; если управление данным обществом и контакты между людьми больше не могут осуществляться иначе, как посредствам мгновенной коммуникации, то это только потому, что «коммуникации» по сути своей стали односторонними. Концентрация «коммуникаций» есть, таким образом, накопление в руках власть предержащих существующей системы средств, которые позволяют им продолжать навязывать свой диктат. Всеобщее расслоение, создаваемое спектаклем, неотделимо от современного государства,т.е. от общественного расслоения, вызываемого разделением труда и прочих орудий классового господства.
25

Разделение– это альфа и омега спектакля. Когда взору исследователей впервые открылось разделение труда и классовая структура общества – тогда-то мы, наконец, и увидели тот таинственный порядок, мифический строй, в который власть облекала себя изначально. В прошлом категория «священного» оправдывала космический и онтологический порядок, который отвечал интересам господ; она показывала и приукрашивала то, что обществу было запрещено. Поэтому власть как сфера разделения всегда имела зрелищный аспект. Однако всеобщее преклонение перед застывшими религиозными образами означало лишь признание за бедными права на воображаемое продолжение реальной жизни, иллюзорную компенсацию за нищету, которая, впрочем, по-прежнему маячила перед глазами угнетённых классов. Спектакль, напротив, указывает на то, что обществу разрешено, однако разрешённоеабсолютно противоположно возможному. В рамках спектакля всё дозволено, но ничто не возможно. Спектакль допускает лишь бессознательную реакцию на практическое изменение условий существования. Спектакль является продуктом самого себя, самоцелью, эта самовоспроизводящаяся структура диктует собственные правила: спектакль – это псевдосакркальная сущность. Он и не скрывает того, чем является: разделяющей властью, которая развивается сама по себе: благодаря постоянно расширяющемуся рынку, благодаря росту производительности, который, в свою очередь, достигается все большей специализацией в разделении труда – отныне труд заменён монотонными механическими движениями сборщика на конвейере. Любое течение, не согласное с таким положением дел, любое критическое сознание уничтожаются тяжёлой, победоносной поступью спектакля. Впрочем, грандиозные силы, выпущенные на волю разделением, всё ещё не нашли возможности объединиться.

44

Спектакль – это непрерывная опиумная война, которая ведётся с целью уничтожить даже в мыслях людей различия между товарами и жизненными ценностями, между развлечениями и выживанием. Конечно! Понятие «выживания» становится всё шире, туда включается даже то, что ранее считалось неуёмной роскошью. Но если потребление выживания должно постоянно возрастать, то это значит, что оно обязано продолжать содержать в себе лишение.Выживание постоянно дорожает, и нет предела росту его потребления – это происходит потому, что нет такого «лишения», которое не могло бы быть удовлетворено, это «лишение» будет просто более дорогим, нежели предыдущее.
45

Автоматизация, которая представляет собой одновременно и самый развитой сектор современной индустрии, и экономическую модель, которая превосходно воплощает её деятельность, приводит мир товара к следующему противоречию: техническое совершенствование, явно способное заменить человеческий труд, одновременно должно сохранить труд как товар, и труд как единственный источник возникновения товара. Для того чтобы автоматика, или любая другая, менее радикальная форма повышения производительности труда, не уменьшала времени, затрачиваемого обществом на какой-либо труд, следует создавать новые рабочие места. С этой задачей прекрасно справляется сектор услуг, так называемый, третичный сектор. Он представляет собой целую армию людей, занятых в распределении и восхвалении современных товаров; именно на создание и удовлетворение этих искусственных потребностей мобилизуется все, кто не занят в реальном производстве товаров.
49

Спектакль является новой личиной денег, которые, как известно, являются всеобщим абстрактным эквивалентом всех товаров. Деньги подчинили себе общество, играя роль главного эквивалента и меры: с их помощью можно оценить различные товары, которые нельзя сравнить исходя из их полезности. Спектакль – это современное дополнение к деньгам: с его помощью можно оценить сразу весь мир товара. Спектакль является мерой всех общественных потребностей. Спектакль – это деньги, на которые мы можем лишь любоваться, ибо в нём всё, что можно было потребить, уже заменено абстрактным представлением. Спектакль не просто слуга псевдо-потребления, он уже сам по себе есть псевдо-потребление жизни.
50

В эпоху экономическогоизобилия сосредоточенный результат общественного труда становится видимым и подчиняет всю реальность этой видимости, которая отныне является главным продуктом этого труда. Капитал более не является скрытым центром, управляющим способом производства – процесс его накопления теперь происходит даже на самых далёких земных окраинах, причём это накопление начинает медленно но верно принимать видимую форму. Экспансия «цивилизованного общества» – ясное тому подтверждение.
51

Торжество автономной, самодостаточной экономики неминуемо обернётся её последующей гибелью. Выпущенная, точно джин из бутылки, она уничтожает один жизненно важный элемент, который раньше служил незыблемой основой всех прежних обществ – экономическую необходимость. Когда эта необходимость подменяется гедонистической жаждой бесконечного экономического роста, удовлетворение основных человеческих потребностей превращается в непрерывное создание новых псевдо-потребностей, которые, в свою очередь, служат единственной цели – торжеству самодостаточной экономики. Впрочем, нужда в автономной экономике постепенно перестаёт быть фундаментальной потребностью человеческого общества – это осознаётся по мере того, как она исчезает из общественного бессознательного, которое, само о том не подозревая, от неё зависело. «Всё сознательное рано или поздно изнашивается. Бессознательное – остаётся неизменным. Но чуть стоит ему высвободиться, не превратится ли и оно, в свою очередь, в руины?» (Фрейд).
56

Театрализованная, показная борьба соперничающих форм разделённой власти имеет под собой вполне реальную подоплёку, так как она указывает на дисбаланс и конфликты в развитии всей системы, на противоречия между классами и подклассами, которые признают систему и хотят получить свою долю власти. Так же, как развитие стран с передовой экономикой протекает при постоянных столкновениях различных приоритетов, так и тоталитарное управление экономикой со стороны государственной бюрократии не уничтожает разногласий, касающихся способов производства и распределения властных полномочий; то же самое относится и к странам, пребывающим в колониальной или полуколониальной зависимости. Спектакль включает в себя эти экономические противоречия и трактует их как явления абсолютно разных типов общества. Однако за такой дифференциацией можно увидеть фундаментальную закономерность: все эти различные формы управления экономикой объединены в общую систему, в согласованное движение, подчинившее себе весь мир, – все они являются формами капитализма.
59

Спектакль предоставляет собой плотную ширму видимого разнообразия и изобилия, но если заглянуть за неё, можно убедиться, что в мире господствует банальность.Благодаря высокоразвитому товарному производству, во много раз увеличился выбор социальных ролей и объектов потребления. Пережитки религии и семьи остаются для человека главной формой наследования классового и социального статуса, но, несмотря на всё то моральное давление и угнетение, что они оказывают, эти пережитки входят в понятие наслаждения этиммиром ,этой жизнью. Иначе говоря, этот мир есть ничто иное, как гнетущее псевдо-наслаждение. Аналогично, с блаженным приятием действительности может хорошо сочетаться показной бунт – и этим выражается то, что даже неудовольствие превратилось в некий товар, чуть только промышленность освоила его производство.
60

Знаменитость является не живым человеком, но его ряженым образом, репрезентацией в рамках спектакля. Его имидж целиком зависит от текущей роли, тем самым, собой он выражает исключительно банальность. Удел звезды – мнимое проживание жизни;люди ассоциируют себя со звездой, чтобы хоть как-то компенсировать этим убогость окружающего мира, своей жизни; хоть на миг, пока идёт кино, отвлечься от монотонного конвейерного труда. Знаменитости для того и созданы, чтобы обладать своим стилем жизни, они могут свободно выражать свой взгляд на мир – всего этого лишены те, кто может лишь ассоциировать себя со звездой. Знаменитости воплощают результат общественного труда, к которому не может прикоснуться рабочий. Звёзды имитируют побочные продукты этого труда: они правят и развлекаются, принимают решения и потребляют – всё это представляет собой одностороннюю коммуникацию, глумление над трудящимся, который может лишь издалека наблюдать за пиршеством на звёздном Олимпе. Бывает, что государственная власть персонифицируется в виде псевдо-звезды, а иногда и звезда потребления через плебисцит наделяется псевдо-властью. Но все действия и поступки знаменитостей являются лишь ролевыми, они не свободны, а значит, банальны.
64

Концентрированный спектакль, как технология государственной власти, присущ бюрократическому капитализму, хотя он может быть использован и в странах со смешанной экономикой, а, иногда, во время кризисов, и в странах развитого капитализма. Мы называем бюрократическую собственность концентрированной в том смысле, что каждый отдельный бюрократ связан с экономической властью лишь посредством бюрократического сообщества и только как член этого сообщества. Более того, товарное производство, слабо развитое при бюрократическом капитализме, также концентрируется в руках бюрократии, которая контролирует весь общественный труд и продаёт обратно обществу лишь самый минимум, достаточный для выживания. Диктатура бюрократической экономики не предоставляет эксплуатируемым массам значительной свободы самовыражения, она обладает монополией на любой выбор и довольно болезненно относится к любому выбору, сделанному не по её воле: даже если он касается еды или музыки – система считает его призывом к уничтожению бюрократии и решительно пресекает. Подобная диктатура отличается насильственными методами воздействия. Навязываемый в концентрированном спектакле образ блага являет собой официально признанную действительность и, как правило, олицетворяется одним человеком – гарантом тоталитарной сплочённости общества. Каждый должен магически отождествить себя с этой абсолютной знаменитостью или исчезнуть. Эта знаменитость является не неким абсолютом потребления, но образом героя, который оправдывает своим существованием абсолют эксплуатации, который представляет собой лишь ускоренное террором первоначальное накопление капитала. Если каждый китаец должен учиться у Мао и, таким образом, быть Мао, так это только потому, что ему больше быть некем. Там, где господствует концентрированный спектакль, также господствует полиция.
65

Распылённый спектакль сопровождает изобилие товаров и безмятежное развитие современного капитализма. Здесь каждый отдельно взятый товар оправдывает размах производства, а спектакль является апологетическим перечнем всех произведённых товаров. Здесь тон задаёт избыточная экономика. Различные товары-звёзды одновременно отстаивают свои, противоречащие друг другу проекты общественного благоустройства: автомобильный спектакль требует для себя хорошую транспортную сеть, которая невольно уничтожит старые города, тогда как спектакль самого города ратует за сохранение памятников старины. Поэтому какое бы то ни было счастье уже становиться проблематичным, ибо требует потребления всего. А так как потребитель может дотронуться лишь до малой части всего товарного благоденствия, то и всякое счастье в товаре оказывается недостижимым.
66

Каждый товар сражается только за себя, не признаёт другие товары и навязывает себя повсюду так, будто кроме него ничего не существует. Таким образом, спектакль – это эпическое воспевание борьбы между товарами, бесконечной борьбы, в которой ни один товар не возьмёт приступом Трою и не добьётся гегемонии. Спектакль славословит не людей и их оружие, а товары и их войны. В этой слепой борьбе каждый конкретный товар, влекомый желанием победить все остальные, бессознательно добивается большего: отныне товар становится миром, что одновременно означает то, что сам мир становится товаром. В этом и заключается хитрость товарного разума:пока индивидуальные черты товара изнашиваются и стираются в этой борьбе, общая товарная форма движется к своей абсолютной, всеобщей реализации.
67

Удовлетворение, которого уже невозможно достичь потреблением избыточного товара, теперь найдено в признании его ценности как товара как такового: потребление товаровстановится самодостаточным; потребитель исполнен религиозного благоговения по отношению к полновластной свободе товара. Волны энтузиазма по поводу того или иного продукта молниеносно разносятся и поддерживаются средствами массовой информации. Стиль одежды приходит из фильма, журналы создают имя ночным клубам, которые вводят в обиход всякие причудливые наряды. Здесь возникает феномен забавных безделушек, gadgets:в тот момент, когда товарная масса начинает стремиться к необычности, отклонению от нормы, само отклонение становится особым товаром. Мы можем распознать даже некую мистическую преданность к трансцендентности товара: например, за рекламными брелоками, которые обычно прилагаются к дорогим покупкам – их начинают коллекционировать, в среде коллекционеров ими обмениваются. Эти брелоки специально производятся для того, чтобы их собирали, поэтому тот, кто их коллекционирует, накапливает товарные индульгенции– знак преданности, обозначающий реальное присутствие товара среди его верных сторонников. Так овеществлённый человек выставляет напоказ своё доказательство интимной связи с товаром. Товарный фетишизм доводит людей до состояния нервной лихорадки, чем мало отличается от религиозного фетишизма былых времён: такой же экстаз, конвульсии и восторг чудом исцелённых. И здесь потребляется только подчинение.
68

Ясно, что подлинная, аутентичная потребность не сможет соперничать с псевдо-потребностями, навязанными современным обществом; ни одно подлинное желание, не сфабрикованное обществом и его историей, не может возникнуть в умах обывателей. Избыточность товара выступает как абсолютный разрыв в органическом развитии общественных потребностей. Его механическое накопление высвобождает нечто безгранично искусственное,перед которым всякое живое желание становится беспомощным. Совокупная мощь безгранично искусственного повсеместно влечёт за собой фальсификацию общественной жизни.
69

В обществе, счастливо унифицированном с помощью потребления, социальное неравенство лишь сглаживается до следующей неудовлетворённости в потреблении. Появление каждого нового продукта расценивается как решающее открытие, олицетворяющее надежду на скорое достижение обетованной земли полного потребления. Существует ведь мода на аристократические имена: иногда одним и тем же именем названы почти все лица одного поколения. Так и здесь: предмет, от которого все ждут чего-то невероятного, может стать объектом массового обожания, но только если он выпущен достаточно большим тиражом, чтобы стать широко потреблённым. Продукт становится престижным лишь тогда, когда его помещают в центр общественной жизни, нарекая конечной целью всего производства и развития. Но предмет, столь разрекламированный спектаклем, становится пошлым и ненужным, чуть только покупатель принесёт его домой из магазина и развернёт упаковку. Продукт слишком поздно открывает покупателю своё убожество, естественно наследуемое им от ничтожности своего производства. Но в этот момент уже новый предмет появится на прилавках и станет требовать признания и внимания к себе – новый предмет будет служить оправданием системы.
70

Покупая новый товар, человек на короткий срок впадает в иллюзию счастья. Эта иллюзия должна со временем разоблачить себя, замещаясь новой иллюзией: появится новый продукт, изменятся условия в производстве. Как в концентрированном, так и в распылённом спектакле, то, что ещё совсем недавно бесстыдно утверждало своё совершенство, закономерно выходит из обихода – лишь система остаётся неизменной. Так Сталина, словно вышедший из моды пиджак, после смерти охаивали ближайшие его сподвижники и прихлебатели. Каждая новая ложьрекламы – это также признаниеее предыдущей лжи. Каждый раз, когда рушится очередной культ личности, оказывается, что вся общественная симфония была лишь иллюзией, и все те толпы, что единодушно славили и одобряли вождя, на деле были лишь скоплением не питающих никаких иллюзий, замкнутых одиночек.
71

То, что спектакль обозначает как вечное – основано на изменении, и должно изменяться вместе с основанием. Спектакль абсолютно догматичен, но в то же время, не может установить никакой жесткой догмы. Спектакль – крайне подвижная и динамичная структура, движение является для него естественным состоянием, хотя оно и противоречит его собственным устремлениям.

68

Ясно, что подлинная, аутентичная потребность не сможет соперничать с псевдо-потребностями, навязанными современным обществом; ни одно подлинное желание, не сфабрикованное обществом и его историей, не может возникнуть в умах обывателей. Избыточность товара выступает как абсолютный разрыв в органическом развитии общественных потребностей. Его механическое накопление высвобождает нечто безгранично искусственное,перед которым всякое живое желание становится беспомощным. Совокупная мощь безгранично искусственного повсеместно влечёт за собой фальсификацию общественной жизни.
69

В обществе, счастливо унифицированном с помощью потребления, социальное неравенство лишь сглаживается до следующей неудовлетворённости в потреблении. Появление каждого нового продукта расценивается как решающее открытие, олицетворяющее надежду на скорое достижение обетованной земли полного потребления. Существует ведь мода на аристократические имена: иногда одним и тем же именем названы почти все лица одного поколения. Так и здесь: предмет, от которого все ждут чего-то невероятного, может стать объектом массового обожания, но только если он выпущен достаточно большим тиражом, чтобы стать широко потреблённым. Продукт становится престижным лишь тогда, когда его помещают в центр общественной жизни, нарекая конечной целью всего производства и развития. Но предмет, столь разрекламированный спектаклем, становится пошлым и ненужным, чуть только покупатель принесёт его домой из магазина и развернёт упаковку. Продукт слишком поздно открывает покупателю своё убожество, естественно наследуемое им от ничтожности своего производства. Но в этот момент уже новый предмет появится на прилавках и станет требовать признания и внимания к себе – новый предмет будет служить оправданием системы.
70

Покупая новый товар, человек на короткий срок впадает в иллюзию счастья. Эта иллюзия должна со временем разоблачить себя, замещаясь новой иллюзией: появится новый продукт, изменятся условия в производстве. Как в концентрированном, так и в распылённом спектакле, то, что ещё совсем недавно бесстыдно утверждало своё совершенство, закономерно выходит из обихода – лишь система остаётся неизменной. Так Сталина, словно вышедший из моды пиджак, после смерти охаивали ближайшие его сподвижники и прихлебатели. Каждая новая ложьрекламы – это также признаниеее предыдущей лжи. Каждый раз, когда рушится очередной культ личности, оказывается, что вся общественная симфония была лишь иллюзией, и все те толпы, что единодушно славили и одобряли вождя, на деле были лишь скоплением не питающих никаких иллюзий, замкнутых одиночек.
71

То, что спектакль обозначает как вечное – основано на изменении, и должно изменяться вместе с основанием. Спектакль абсолютно догматичен, но в то же время, не может установить никакой жесткой догмы. Спектакль – крайне подвижная и динамичная структура, движение является для него естественным состоянием, хотя оно и противоречит его собственным устремления

83

Хотя утопические течения социализма исторически и основаны на критике существующей социальной организации, они являются не более чем утопическими, но не в силу того, что они якобы отрицают науку, а в той мере, в какой они отвергают историю – и как реально существующую борьбу, и как движение времени в неизменном совершенстве их образа счастливого общества. Они не отрицают науку, наоборот, мыслители-утописты целиком находились под властью научного мышления предшествующих столетий. Они стремились лишь к завершению общей рациональной системы: не считая при этом себя за безоружных пророков, ведь они были уверены в том, что научное доказательство подействует на общество. В случае сен-симонизма они верили даже в то, что наука может захватить власть. «Как они хотят заполучить посредством борьбы то, что должно быть доказано?» – спрашивает Зомбарт. Научная концепция утопистов не учитывала, что различные социальные группы имеют свои интересы в существующей ситуации, а значит, не видела ложного сознания, вызванного определённой позицией группы в обществе, и средств, используемых этими группами для самоутверждения. Следовательно, такая концепция даже не достигает уровня науки, которая ориентируется, прежде всего, на социальный заказ, требующий, чтобы её можно было не только признать, но и изучить. Социалисты-утописты остались узниками научного способа изложения истины, они воспринимали истину лишь как абстрактный образ, причём, образ устаревший, сформировавшийся на давно прошедших стадиях развития общества. Как отмечал Сорель, утописты надеялись открыть и наглядно объяснить законы общества по образцу астрономии. Гармония, намеченная ими как цель, враждебна истории и являет собой попытку применить в рамках общества такую науку, которая бы наименее зависела от истории. Эта гармония стремится к признанию с такой экспериментальной невинностью, будто она новая физика Ньютона, а постоянно утверждаемый ею счастливый итог «играет в их общественной науке такую же роль, что и инерция в механике» («Материалы для теории пролетариата»).

93

Анархисты, которые явно не желают слиться со всем остальным рабочим движением, считая себя идеологически более убеждёнными, в дальнейшем воспроизведут это разделение ролей уже внутри своей организации, создав в ней условия для неформального господства пропагандистов и защитников своей идеологии – специалистов, в общем-то, посредственных: вся их интеллектуальная деятельность сводится к повторению нескольких заученных истин. В самой организации идеологическое почтение к единодушию в принятии решений привело, прежде всего, к неконтролируемой власти этих знатоков свободы; поэтому революционный анархизм ожидал такого же единодушия и от освобождённого народа, причём хотел добиться его теми же средствами. В результате, не принимая предложений меньшинства по поводу текущей борьбы и отказываясь считаться с массами, анархисты добились лишь раскола внутри собственных рядов. Именно это и привело к неспособности анархистов вообще принимать какие-либо решения, что прекрасно иллюстрируют примеры бесчисленных анархистских мятежей в Испании: они были слишком ограничены по размаху и подавлялись на местном уровне.
94

Весь подлинный анархизм строится на иллюзии близости неминуемой революции, которая, свершившись в одно мгновение, докажет правоту идеологии и методов практической организации, производных от идеологии. И на самом деле, в 1936 году анархизм привёл к социальной революции и к самой, что ни на есть, радикальной пролетарской власти. Но нужно отметить, что тогда сигналом к всеобщему восстанию стал мятеж в армии. Однако в связи с тем, что революция не смогла победить в течение первых нескольких дней (это было вызвано тем, что войска генерала Франко контролировали половину страны и получали мощную поддержку извне, в то время как международное пролетарское движение уже было разгромлено, а также тем, что в самом республиканском лагере имелись буржуазные силы и конкурирующие между собой рабочие партии), организованное анархистское движение показало себя неспособным увеличить или хотя бы защитить промежуточные победы революции. Его признанные вожди стали либо министрами, либо заложниками буржуазного государства, которое предало революцию и проиграло гражданскую войну.
102

Большевистская модель организации пролетариата основывалась на двух основных предпосылках: на отсталости России, и на отказе рабочего движения развитых стран от революционной борьбы. Но именно отсталость вызвала контрреволюционное перерождение данной организации, впрочем, следует отметить, что таковой она была изначально. Продолжающееся отступление европейских рабочих масс перед лицом Hic Rhodus hic saltaв период 1918-1920 годов, отступление, потворствовавшее насильственному уничтожению радикально настроенного пролетарского меньшинства, только благоприятствовало становлению большевизма, и позволило ему заявить о себе, как о единственно возможном исходе для всего рабочего движения. Установление государственной монополии на представление и защиту власти рабочих позволило партии большевиков оправдать себя, но одновременно вынудило её снять все маски и стать тем, чем она и была: партией собственников пролетариата, исключившей прежние формы собственности.
103

В течение целых 20 лет напряжённых дебатов, все русские организации социал-демократического толка взвешивали каждое условие, способное помочь в уничтожении самодержавия: среди них была и слабость буржуазии, и давление крестьянского меньшинства, и главное, решающее условие – наличие хоть и малого числом, зато организованного и боевитого пролетариата. Но, как известно, все эти дебаты были прекращены, чуть только власть захватила революционная бюрократия, которая, овладев государственной властью, тут же навязала обществу новое классовое господство – такого исхода, понятно, никто не мог ожидать. Однако надо сказать, что демократическая революция была тоже невозможна, лозунг «демократической диктатуры рабочих и крестьян» был лишён смысла: власть Советов не смогла бы выстоять одновременно против кулаков, белогвардейщины, интервенции и против собственной репрезентации, которая явилась бы в форме рабочей партии, абсолютно господствовавшей в государстве и экономике, а также подчинившей себе свободу выражения, а позже, и мысли. Единственно верной для стран, в которых буржуазия отстала в своём развитии, стала теория перманентной революции Троцкого и Парвуса, к которой в апреле 1917 года неявно присоединился и Ленин. Но эта теория стала верной лишь по причине вмешательства неизвестного доселе фактора: утверждения классовой власти бюрократии. Среди большевистских лидеров, Ленин решительнее всех высказывался за сосредоточение диктаторской власти в руках высших представителей идеологии. И Ленин всегда оказывался прав по отношению к своим противникам, потому что отстаивал давно уже сделанный выбор, а именно, власть абсолютного меньшинства. Иначе было и нельзя, ведь при демократии власть пришлось бы сначала отнять у крестьян, ради того, чтобы сохранить государство, потом пришлось бы отказать и рабочим, что далее привело бы к отказу в ней коммунистическим лидерам профсоюзов, и так далее, вплоть до самой партийной верхушки. На X Съезде, когда Кронштандский Совет уже был разгромлен и погребён под грудами клеветы, Ленин сформулировал заключение, направленное против левацких бюрократов из «Рабочей оппозиции» (логику этого заключения Сталин впоследствии обобщит до логики свершившегося раздела мира): «Либо – здесь, либо – там, с винтовкой, а не с оппозицией… оппозиции теперь конец, крышка, хватит с нас оппозиций!»
104

После подавления кронштадского мятежа, бюрократия, по сути, стала единоличным собственником при государственном капитализме. Она сумела упрочить свою власть изнутри благодаря временному союзу с крестьянством (НЭП), и снаружи – путём внедрения рабочих в бюрократические партии III Интернационала, в качестве поддержки для русской дипломатии. Их задача была – саботировать остальное революционное движение и, тем самым, помогать буржуазным правительствам, на чью помощь русская бюрократия рассчитывала в международной политике. Тому примеры: режим Гоминьдана в Китае 1925-1927 гг., Народный фронт в Испании и Франции и т.д. Затем бюрократическое общество продолжило усиление собственной власти, учинив террор по отношению крестьянству, ради того, чтобы осуществить самое жестокое в истории первоначальное накопление капитала. Индустриализация при Сталине сорвала последнюю маску с бюрократии: теперь очевидно, что она сохраняет всевластие экономики, и спасает саму суть рыночного общества: труд как товар. Тем самым подтверждается, что самодостаточная, автономная экономика настолько опутала своими сетями общество, что способна ради своих нужд восстанавливать в нём классовое господство. Иными словами, буржуазия создала автономную экономику, которая, в случае сохранения этой автономии, может обходиться без самой буржуазии. Тоталитарная бюрократия не является «последним классом собственников в истории», как верно отметил Бруно Рицци, для товарной экономики она является лишь заместителем правящего класса. Отсутствующая капиталистическая частная собственность заменяется здесь упрощённым, менее дифференцированным суррогатом, но и тот концентрируетв своей собственности бюрократический класс. Данная недоразвития форма правящего класса является также выражением общей экономической отсталости; для неё нет иной перспективы, кроме как постоянно навёрстывать своё отставание. Именно рабочая партия, организованная по буржуазному принципу общественного разделения, и обеспечила государственными кадрами эту вспомогательную форму господствующего класса. Находясь в сталинской тюрьме, Антон Цылига отмечал: «Выходит, что вопросы технической организации являются социальными» («Ленин и революция»).

108

Когда идеология, обладая абсолютной властью, становится абсолютной и превращается из частного познания в тоталитарную ложь, историческое мышление уничтожается настолько основательно, что сама история, даже на эмпирическом уровне, перестаёт существовать. Тоталитарное бюрократическое общество живёт в вечном настоящем, где все находятся под пристальным надзором полиции. Сформулированный ещё Наполеоном принцип «всецело править энергией воспоминаний» воплотился в современной манипуляции прошлым, где подтасовываются не только толкования или смыслы, но даже сами факты. Но ценой освобождения от всякой исторической реальности является утрата рациональности, которая столь необходима для историческогообщества, капитализма. Известно, чего стоило русской экономике научное приложение обезумевшей идеологии, взять хотя бы самонадеянное невежество Лысенко. Это вызвано тем, что управляющая индустриальным обществом тоталитарная бюрократия зажата между своей потребностью в рациональности и отказом от рационального – в этом и коренится её главный недостаток по сравнению с обычным капиталистическим развитием. Наряду с тем, что бюрократия хуже решает вопросы сельского хозяйства, она также уступает капитализму и в индустриальном производстве, которое планируется свыше на основе поступающих снизу нереальных сведений, ведь ложь и там и там возведена в принцип.

109

В промежуток между двумя мировыми войнами революционное рабочее движение было полностью уничтожено совместными усилиями сталинской бюрократии и фашистского тоталитаризма, который позаимствовал форму организации у уже испробованной в России тоталитарной модели. Фашизм являлся чрезвычайным средством защиты буржуазной экономики, находящейся под угрозой кризиса и ниспровержения пролетариатом. Фашизм – это объявленное в капиталистическом обществе осадное положение,благодаря которому это общество спасается и совершает срочную рационализацию, позволяя государству в массовом порядке вмешиваться в его управление. Но сама такая рационализация уже была отягощена чудовищной нерациональностью своих средств. Несмотря на то, что фашизм был направлен на защиту консервативной буржуазной идеологии и её основных ценностей (семья, собственность, моральный порядок, нация), объединяя тем самым мелкую буржуазию и безработных, обезумевших от кризиса и разочарованных бессилием социалистической революции, сам фашизм по существу не являлся идеологией. Он был тем, за что себя и выдавал: насильственным возрождением мифа,требующим принадлежности к сообществу, где основополагающими являются архаичные псевдо-ценности: раса, кровь, вождь. Фашизм – это технически оснащённый архаизм. Его разложившийся эрзацмифа и воспроизводится в контексте спектакля наисовременнейшими средствами психологической обработки и создания иллюзий. Таким образом, он является важным фактором в формировании современного спектакля, а его участие в уничтожении прежнего рабочего движения превратило его в одну из основополагающих сил современного общества. Однако, в связи с тем, что фашизм оказался также и наиболее расточительнойформой поддержания капиталистического порядка, ему пришлось покинуть авансцену, где главные роли по-прежнему играют капиталистические государства; его заменили более рациональными и устойчивыми формами этого порядка.
110

Чуть только русской бюрократии удалось, наконец, отделаться от последних следов буржуазной собственности, которые препятствовали её господству над экономикой, не давая присвоить всю собственность себе, и вдобавок, мешали добиться признания великих держав на международной арене, она возжелала спокойно наслаждаться властью в своём уголке земного шара. Для этого она решила ликвидировать последнюю вышестоящую инстанцию – и разоблачает сталинизм, ею же порождённый. Но такое разоблачение само остаётся сталинистским и самоуправным, его причины никто не собирается объяснять, а концепцию всё время изменяют, модифицируют, ибо коренящуюся в нём идеологическая ложь раскрывать нельзя.Таким образом, бюрократия не в силах провести либеральные реформы ни в сфере культуры, ни в сфере политики, ибо само её существование как класса зависит от идеологической монополии, так как именно эта монополия служит единственным видом её собственности. Несомненно, идеология уже утратила страсть к позитивному самоутверждению, но и то, что сохраняется в её безразличной банальности, всё ещё способно подавить любую конкуренцию и держать скованной всю полноту мысли. Только поэтому бюрократия так привязана к идеологии и с такой страстью её пропагандирует, несмотря даже на то, что в эту идеологию давно уже никто не верит. То, что некогда было террором, отныне служит поводом для шуток и насмешек, однако никто и не вздумал бы смеяться, если б за спиной не маячил тот же самый террор, от которого так хотелось бы освободиться. И именно в тот момент, когда бюрократия хочет продемонстрировать своё превосходство над миром капитализма, она признаёт себя его бедной родственницей. Подобно тому, как действительная история опровергает претензии бюрократии, а её невежество откровенно противоречит её научным притязаниям, её соперничество с буржуазией в плане создания товарного изобилия заранее обречено на провал, ибо такое изобилие само несёт в себе скрытую идеологиюи обычно нераздельно связано с постоянно увеличивающейся свободой иллюзорного выбора, псевдо-свободой, которая остаётся несовместимой с бюрократической идеологий.

121

Революционная организация должна быть ничем иным, как единой и всесторонней критикой современного общества, а именно, критикой, никогда не вступающей в компромисс ни с одной формой власти, основанной на отчуждении, ни в одном уголке земного шара. Она должна быть повсеместно провозглашаемой критикой против любых форм отчуждённой общественной жизни. В борьбе революционной организации против классового общества орудиями являются ничто иное, как сущностисамих противоборствующих сторон, так как революционная организация не может воспроизводить в себе особенности господствующего общества: иерархию и отчуждение. Она должна постоянно бороться против собственного искажения в царящем вокруг спектакле. У всеобщей демократии революционной организации должно быть только одно ограничение – все её члены должны добровольно признать и присвоить себе всю последовательность её критики, причём эту последовательность должны ещё доказать критическая теория и соотношение между теорией и практической деятельностью.
203

Несомненно, критическое понятие спектаклятоже может быть опошлено и превращено в бессмысленный штамп для социологическо-политической риторики; его очень удобно использовать для объяснения и абстрактного разоблачения всего окружающего мира, но тем самым, оно будет служить лишь для защиты существующей системы спектакля. Ибо очевидно, что никакая идея не может вывести нас за пределы существующего спектакля, в лучшем случае – за пределы уже существующих идей о спектакле. Для того чтобы действительно уничтожить общество спектакля, необходимы люди, которые бы сплотили свои практические силы для конкретного действия. Критическая теория лишь тогда станет истинной, когда объединится с практическим движением отрицания в обществе, а само это отрицание, как возобновившаяся борьба революционного класса, вновь осознает себя, развив критику спектакля. Ведь сама эта критика является теорией текущих условий существования и практических условий современного подавления, но при этом раскрывает завесу тайны над тем, как должно выглядеть отрицание. Эта теория не ждёт чудес от рабочего класса. Для неё ясно заранее, что формулирование новых требований пролетариата и претворение их в жизнь – это долгая и кропотливая работа. Искусственно различая теоретическую и практическую борьбу, нельзя забывать, что, как мы уже определили, даже формулировка и внутренний язык подобной теории не будут убедительны без строго обязательной, ригорической практики.Также не поддаётся сомнению, что тернистая тропа критической теории также должна стать уделом и практического движения, действующего на уровне общества.
204

Критическая теория должна сообщатьсяна собственном языке. Таким языком является язык противоречия, и он должен быть диалектическим как по форме, так и по содержанию. Он является и критикой окружающего мира, и исторической критикой. Это не «низшая степень письма», но его отрицание. Это не отрицание стиля, а стиль отрицания.
205

Сама манера изложения диалектической теории кажется чудовищной и безобразной с точки зрения правил господствующего языка, а также вкуса, воспитанного этими правилами, так как, употребив какие-то конкретные понятия, она всегда заранее знает о том, что они вновь обретут текучестьи поэтому обязаны разложиться.

208

Ревизия прямо противоположна цитированию, этому теоретическому авторитету, который ложен хотя потому, что ему выпала честь стать цитатой, фрагментом, вырванным из контекста, из движения, в конце концов, из самой эпохи, из её общего плана и частного представления. Причём, даже неважно, была ли эта цитата для общего плана эпохи верной или ложной. Ревизия же – это текущий язык анти-идеологии. Она возникает в процессе коммуникации, и ей ли объяснять, что она ничего не может гарантировать точно!? В своём высшем проявлении она является языком, который не сможет подтвердить ни одна предшествовавшая или сверхкритическая ссылка. Наоборот, именно благодаря её строгой внутренней последовательности, а также с помощью активного использования фактов, только она и может подтвердить подлинность истины, которую она несёт с собой. Ревизия не относит свою основу ни к чему, кроме своей собственной истины, проявляемой в виде актуальной критики.
215

Спектакль – это идеология par excellence,так как во всей своей полноте он проявляет и очерчивает сущность всех идеологических систем, заключающуюся в оскудении, подчинении и отрицании реальной жизни. Материально спектакль является «выражением разделения и отчуждения между людьми». «Ложь, возведённая в новую степень» сосредоточена в самой сердцевине спектакля, в его производстве: «одновременно с массой вещей, будто снежный ком нарастает… новая область чуждых сущностей, которым подчиняется человек». Эта высшая стадия той экспансии, что натравила потребность против жизни. «Жажда денег – это высшая потребность, вызываемая политической экономией, причём, это единственная её потребность» («Экономико-политические рукописи»). Спектакль распространяет на всю общественную жизнь принцип, который Гегель в «Йенской реальной философии» называл принципом денег, т.е. «в себе движущейся жизнью мертвого».
219

Спектакль стирает границы между «Я» и окружающим миром, путём деформации «Я», постоянно одолеваемого отсутствием присутствия данного мира. Таким же образом человек, оказавшийся в спектакле, перестаёт отличать ложь от правды, по той причине, что всякая переживаемая правда теряется за реальным присутствиемлжи, которое обеспечивается самой организацией видимости. Человек безропотно переносит свою участь, заключающуюся в отчуждении собственной повседневной жизни, тем самым, он опускается до безумия, которое подсказывает ему иллюзорный путь избавления от этой участи: а именно, советует обратиться к экстрасенсам и прочим шарлатанам. Данная односторонняя коммуникация очень выгодна для спектакля, ибо располагает к послушному приятию и потреблению товаров. Потребитель во всём хочет подражать, данная инфантильная потребность обусловлена его фундаментальной нищетой. Здесь можно воспользоваться высказыванием, которые Габель употребляет применительно к совершенно иной патологии: «ненормальная потребность выставления себя напоказ в данном случае компенсирует мучительное сознание собственной ненужности».
220

И если логика ложного сознания никогда не сумеет истинно познать себя, то поиски критической истины о спектакле просто обязаны стать истинной критикой. Эта критика должна на практике вести бескомпромиссную борьбу бок о бок со всеми решительными противниками спектакля, и признавать, что без них её существование невозможно. Однако не следует вдаваться в крайности и гоняться за немедленными результатами – такая спешка только идёт на руку системе и согласуется с господствующим мышлением, которое и порождает компромиссы реформизма, а также псевдореволюционных недобитков-радикалов. Безумие часто поражает того, кто с ним борется. Если критика действительно хочет выйти за пределы спектакля, она должна научиться ждать.
221

Самоосвобождение в нашу эпоху должно заключаться в избавлении от материальной базы, на которой зиждется ложь современного мира. Эту «историческую миссию по установлению правды в мире» нельзя поручить ни какому-то изолированному индивиду, ни подверженной манипуляциям разобщённой толпе, но только классу, способному стать разрушителем всех классов, путём прихода к власти неотчуждённой, истинной формы демократии, – Советов. Только в Советах практическая теория будет способна контролировать сама себя и ощущать собственное воздействие. Только в Советах индивиды «непосредственно будут связаны с всеобщей историей», только в них может восторжествовать диалог.

Полностью текст -
http://modernlib.ru/books/debor_gi/obschestvo_spektaklya/read

[Рауха]

https://inforesist.org/o-pragmatizme-bankirov-i-toksichnosti-rossiyskogo-kapitala/
Риторика этого хряка - разговор отдельный. Ценно иное. Тут прямым текстом проиллюстрировано известное - конкуренция в мире финансов по большому счёту пустой трёп, речь может скорее идти о финансовой карьере в отлаженной монополизированной системе где давно всё прихвачено.

[Баядера]

Когда кто-то говорит об азах наук о социуме, нужно бы - просто для начала, обозначить, какая модель социума имеет ввиду: Стадо? Рой? или Стая?

Человеческий социум так или иначе, всегда воленс-ноленс попадет под одно из этих определений - дальше уже всё просто - Стаду нужен пастух, Рою - Царица Матка, а Стае - Вожак.

Или есть какие-то иные формы социального бытия в этом мире?

[Рауха]

Когда кто-то говорит об азах наук о социуме, нужно бы - просто для начала, обозначить, какая модель социума имеет ввиду: Стадо? Рой? или Стая?

Человеческий социум так или иначе, всегда воленс-ноленс попадет под одно из этих определений - дальше уже всё просто - Стаду нужен пастух, Рою - Царица Матка, а Стае - Вожак.

Или есть какие-то иные формы социального бытия в этом мире?

Разумеется есть.

Откуда взялась демократия? Демократическая форма организации самого маленького общества, в отличие от авторитарной, невозможна, если члены этого общества не умеют говорить. Одной мимикой и жестами коллективно не обсудить сколько-нибудь сложные вопросы и не выработать их решения. Поэтому ни одну из общественных организаций животных, даже самую доброжелательную к каждому члену (дельфины, например), не назовешь демократией в человеческом понимании.

Если демократия невозможна без языка, то ясно, что до возникновения речи она у наших предков не возникала. Кажется, что бригады загонных охотников — самое подходящее место для зарождения некоторых начатков демократических взаимоотношений. Одним из ее преемников была "военная демократия" плававших на кораблях полуразбойников-полуторговцев. Древние греки, начинавшие свой путь в этом амплуа, первыми осуществили ее в своих городах в постоянной борьбе с тиранией и олигархией, т. е. структурами иерархическими. Греки нащупали простой механизм; те, кто лично свободен, имеет дом, собственность и семью, образуют собрание, принимающее законы в защиту этих ценностей (а они соответствуют инстинктивным потребностям человека). Исполнительная власть образуется из тех же граждан по жребию. Такой способ, конечно, не дает власть в руки самых компетентных, но зато он мешает пробраться к власти самым настырным. Все спорные вопросы на основе законов решает суд, в котором каждый может обвинять и защищать.
Суд защищен от захвата его настырными гражданами своей многочисленностью: в него входят сотни граждан. Наконец, людей, проявивших склонность к захвату власти или приобретших опасно большое влияние на граждан, народное собрание подвергает остракизму — изгнанию по результатам тайного голосования. Современная демократия заботится о сохранении возможности заниматься политикой тем, кто остался в меньшинстве (но только в рамках законных действий). Греки так к меньшинству не относились, потому что оно было против самого демократического строя и стремилось свергнуть его.

Почему демократию нужно все время отстаивать? Может ли такая система возникнуть сама собой, на основе инстинктивных программ? Конечно, нет. Это продукт разума, продуманная система коллективного воспрепятствия образованию иерархической пирамидальной структуры с жаждущими власти особями на вершине. Ее нужно все время поддерживать политической активностью граждан. Древним грекам не удавалось удержать полис в состоянии стабильной демократии. Рано или поздно, опираясь на поддержку недовольных, власть захватывал очередной вожак и устанавливал авторитарный порядок — тиранию. Со смертью тирана его менее решительные преемники образовывали олигархию — «коллективную» власть «наилучших», которая постепенно ослабевала настолько, что удавалось восстановить демократию.

Аристотель очень точно описал, этот кругооборот: демократия сменяется тиранией, та — олигархией, а она — опять демократией. Возможность "хождения по аристотелеву кругу" есть и в наше время, но она не столь обязательна, как в греческих полисах, потому что каждая форма правления научилась себя защищать.

Демократическое общество возникло и долгое время существовало в Древнем Риме, где было прекрасно оформлено юридически. Римляне нашли более эффективный, чем жребий, метод занятия руководящих должностей — выборы посредством избирательной кампании; тот же способ применялся для заполнения представительных коллегиальных органов. Римская демократия деградировала из-за непомерного расширения границ владений этого городагосударства. В условиях подчинения Риму все новых народов демократическая система вырождалась в централизованную имперскую, а в империи демократия неэффективна и поэтому невозможна.

Демократия родится из уважения "естественных прав". Исчезнув с лица Земли на сотни лет, демократия медленно, шаг за шагом, начала нарождаться в Англии, а потом и в других странах. С одной стороны, она использовала достижения римского права, создававшегося почти тысячу лет — от Законов 12 таблиц (450 г до н. э.) до Кодекса Юстиниана (525 г. н. э.). А с другой — опиралась на теорию о "договорном государстве" Т. Гоббса и Дж. Локка. Согласно этой теории, человек изначально (в "естественном состоянии") чувствует за собой право на свободу и собственность и хочет, чтобы они были защищены от посягательств, а с другой стороны, склонен посягать на свободу и собственность другие.

С точки зрения современных знаний этологии это верно. И те и другие врожденные программы сидят в человеке, но согласно договорной теории, в результате возникает борьба всех против всех, анархия и хаос. Этолог согласен только с первой частью фразы (о борьбе). Возникает же в результате борьбы не "первобытный хаос", а иерархическая структура, которая может преобразоваться в государство автократического типа.

"Договорная теория" рассматривает другой путь: люди во взаимных интересах договариваются об ограничении своих прав таким образом, чтобы право на свободу и собственность было обеспечено всем. При выработке законов и решении спорных вопросов они опираются на некие нравственные постулаты, которые есть в каждом человеке. Созданное таким образом государство — продукт борьбы разума против "естественного состояния". Здесь этологу нравится прежде всего понимание того, что нравственность есть в человеке изначально. Этологи называют ее врожденной моралью, врожденными запретами. Государство, построенное ради защиты прав человека и основанное на законах, стоящих выше государства и любого человека, это демократическое государство. Живя в таком государстве, человек может воспитываться не в духе борьбы за или против чего-то, а в духе добродетели, о важности чего говорил еще Аристотель.

Итак, демократия — продукт борьбы разума с теми животными инстинктами людей, которые толкают их самособираться в жесткие авторитарные иерархические системы. Демократия использует и позволяет большинству людей реализовать другие инстинктивные программы, тоже заложенные в человеке — жздание быть свободным, потребность иметь собственность (включая землю, дом, семью), запрет убивать, грабить, отнимать, воровать, притеснять слабых. Демократия использует неизбежную для человека пирамидальную схему организации и соподчинения, но путем избирательной системы, разделения законодательной, исполнительной и судебной властей и независимостью средств информации. Это лишает иерархическую структуру ее антигуманной сущности и заставляет ее в значительной степени работать на благо всех людей, а не только тех, кто находится на вершине пирамиды. Как сказал когда-то У. Черчиль, демократия не есть идеальная форма правления, но она самая лучшая из всех форм, найденных человеком.
В отличие от Единственно Верных Учений, этология никогда не претендовала на исчерпывающее объяснение поведения животных, не говоря уж о человеке. О последнем она может сказать неизмеримо меньше любой гуманитарной науки. Просто этологи чувствовали, что, обладая особыми знаниями в своей области, они могут иногда подсказать гуманитариям, где еще можно поискать ответы на некоторые трудноразрешимые вопросы. Иногда подсказка оказывалась уместной. Например, разгадка Эдипова комплекса, начатая психоаналитиками, а потом зашедшая в тупик, вышла из него благодаря привлечению этологической информации. Набросанная во второй и третьей частях этого эссе мозаика фактов, могущих иметь отношение к социальному поведению человека, вовсе не претендует на обязательность; у нее простая цель — напомнить, что когда мы пытаемся понять человека, никогда не следует забывать о его биологии. А еще лучше ее знать.

В частности, помнить хотя бы следующее.

• Человек, как и все животные, имеет множество врожденных программ поведения (мы родимся с некоторыми знаниями об окружающем мире и правилами поведения в нем), и в нужный момент они срабатывают.

• Эти программы создавались в далекие времена и в совсем иной среде, мало похожей на ту, в которой мы теперь живем. Поэтому реализуемое ими поведение не всегда адекватно обстановке, рационально и даже желательно. (Не все что естественно — хорошо.)

• В силу изначальной запрограммированности, люди не абсолютно свободны в своем поведении, один сценарий его они осуществляют легко, другой — с трудностями, а некоторые сценарии могут быть вообще невыполнимы. (Не все придуманные разумом планы для нас осуществимы.)

• Для большинства ситуаций мы имеем достаточный набор альтернативных программ, на основе которых можно построить несколько вариантов поведения. (Все мы изначально «знаем», как воровать, и знаем, что это плохо; будем ли мы ворами или честными, зависит от нас, а не от нашей природы.)

Психология bookap
• Наш мозг так устроен, что его отвечающая за сознание часть не только не может ознакомиться с содержанием врожденных программ, но даже не знает об их существовании. Поэтому когда программа начинает реализовываться, сознание ее обслуживает, не замечая этого. Оно ищет и находит какие-то свои объяснения поведения и его мотивов, совсем не обязательно верные. (Нельзя доверяться собственной рефлекции, т. е. самоанализу на основе субъективных ощущений и идей, и менталитету — бытующему представлению о происходящем, потому что они дают иногда путаную, тенденциозную и алогичную картину.)
Подробнее: http://bookap.info/okolopsy/dolnik_etol ... /gl14.shtm

Мы всё-таки НЕ ТОЛЬКО зверюшки. Да, демократия не нашла пока что каких-то не лицемерных и стабильных форм оставаясь в чистом виде явлением редким и маргинальным. Но человеческая культура развивается намного интенсивней белых медведей, и архаичные зоологические формы социальных отношений всё более и более требуют замены. Каким образом - указано в процитированном. Подсознательные программы могут и должны раскрываться, осознаваться и трансформироваться. Если этого не произойдёт человечество либо вымрет сразу, либо сначала деградирует до состояния гипертермитника. Тогда все усилия провиденциальных сил просто пойдут прахом. Но как бы ни пошла эволюция, культ личности это уже отработанный материал. В перспективе либо всеобщее братство, либо всеобщее рабство.

[Баядера]

Да, демократия не нашла пока что каких-то не лицемерных и стабильных форм

Именно, что как раз это демократия и нашла))))

"лицемерные формы" - больше ничего пока.

Когда кто-то говорит об азах наук о социуме, нужно бы - просто для начала, обозначить, какая модель социума имеет ввиду: Стадо? Рой? или Стая?

Человеческий социум так или иначе, всегда воленс-ноленс попадет под одно из этих определений - дальше уже всё просто - Стаду нужен пастух, Рою - Царица Матка, а Стае - Вожак.

Или есть какие-то иные формы социального бытия в этом мире?

А что такое демократия? это в сущности совсем НЕ социальная структура - это просто такой способ, чтобы ... кароче, лучше безобразие, чем однообразие.

И, как показывает практика сегодняшних дней, реальной демократии в природе нет - она просто не предусмотрена, как элемент эволюции - человеки её придумали чисто чтобы создать видимость какого-то действа.

Да, согласна, демократия приносит свои плоды для развития социума, но... только больше как ширма - иерархичность строя общества никогда и нигде не менялась кардинально - но очень иногда умело пряталась за ширмой демократии.

Феминизм, например - очень такой типо демократический прорыв, да? И хде он был главным образом тот хвеминизм?... /спросит наш пытливый читатель/
Как это "ГДЕ?!" - в Англии конечно! - вот воистину сама демократическая страна, да?... )))


Социум - любой социум - главным образом построен на том, что смысл - это продолжение рода.
Продолжение рода - это... да-да, самцы борются за самку, а она выбирает только самых крутых, из-за этого самцам всегда нужно очень много денех и власти - и дальше пошло-поехало - ....

И что в этом смысле меняет демократия? Призвала на помощь толерастию? Объявила педиков точно такими же нормальными?

Смешно ведь. Эволюции плевать на то, кто с кем и как любит сексуально развлекаться - детей от этого не будет, а значит такие фиглярства простить можно, но принять нет - педерастия - это нечто вроде аппендикса - тупой отросток - пока он нормально работает, и там собирается всякое хуйнё, он вполне себе пригоден организму - а как тока будет излишек, произойдет перитонит - организм либо сдохнет, либо кто-то избавит организм от этого дерьма.

Демократии нет.

Нет и никогда не было. Это просто некое такое, что выставляется обществу, в качестве заманухи для того, чтобы чувствовать себя реальными сопричастниками действу.

ведь на самом деле - в США - рой, у нас стая - и это ВСЕ знают. Разве не?...

[Рауха]

Да, демократия не нашла пока что каких-то не лицемерных и стабильных форм

Именно, что как раз это демократия и нашла))))

"лицемерные формы" - больше ничего пока.

Ты судишь о ярлыке, а не о явлении. Процитированный текст ты, похоже, проитать не удосужилась.

Когда кто-то говорит об азах наук о социуме, нужно бы - просто для начала, обозначить, какая модель социума имеет ввиду: Стадо? Рой? или Стая?

Человеческий социум так или иначе, всегда воленс-ноленс попадет под одно из этих определений - дальше уже всё просто - Стаду нужен пастух, Рою - Царица Матка, а Стае - Вожак.

Или есть какие-то иные формы социального бытия в этом мире?

А что такое демократия? это в сущности совсем НЕ социальная структура - это просто такой способ, чтобы ... кароче, лучше безобразие, чем однообразие.
[/quote]
Ничего подобного. Это очень чёткая структура, значительно более сложная и красивая чем любая авторитарная. С принципом обратной связи в основе.

И, как показывает практика сегодняшних дней, реальной демократии в природе нет - она просто не предусмотрена, как элемент эволюции - человеки её придумали чисто чтобы создать видимость какого-то действа.

Опять же, не понимаешь о чём говоришь. Даже текст не прочла.

Да, согласна, демократия приносит свои плоды для развития социума, но... только больше как ширма - иерархичность строя общества никогда и нигде не менялась кардинально - но очень иногда умело пряталась за ширмой демократии.

На макросоциальном уровне - пока что да. Но относительно небольшие коммуны на демократических принципах существовали успешно и достаточно стабильно. Так что проблема имеет чисто технический характер во многом.

Феминизм, например - очень такой типо демократический прорыв, да?

В сравнении с традиционным укладом - конечно. Хотелось бы тебе опыт деревенской мусульманки поиметь?

И хде он был главным образом тот хвеминизм?... /спросит наш пытливый читатель/
Как это "ГДЕ?!" - в Англии конечно! - вот воистину сама демократическая страна, да?... )))

Новые замутки - новые проблемы. В Индии, скажем, феминизм не густ. Охота оттуда опыт позаимствовать?

Социум - любой социум - главным образом построен на том, что смысл - это продолжение рода.

Это не социум. Это стадо. У социкма задачи поширше будут.

Продолжение рода - это... да-да, самцы борются за самку, а она выбирает только самых крутых, из-за этого самцам всегда нужно очень много денех и власти - и дальше пошло-поехало - ...

Не обязательно. Дерутся два кобеля во время гона. Им уже не до суки - надо кто круче выяснить. В разгар разборки из подъезда выскакивает плюгавенький кобелёк, быстренько обрабатывает сучку и спокойно сваливает. А крутые продолжают свои тёрки... Это у собак. У людей с этим намного разнообразней.
И что в этом смысле меняет демократия? Призвала на помощь толерастию? Объявила педиков точно такими же нормальными?

Смешно ведь. Эволюции плевать на то, кто с кем и как любит сексуально развлекаться - детей от этого не будет, а значит такие фиглярства простить можно, но принять нет - педерастия - это нечто вроде аппендикса - тупой отросток - пока он нормально работает, и там собирается всякое хуйнё, он вполне себе пригоден организму - а как тока будет излишек, произойдет перитонит - организм либо сдохнет, либо кто-то избавит организм от этого дерьма.

В Штатах одно время взялись детям аппендиксы резать. В результате получили изрядное число недомерков. Не бывает в природе ничего лишнего, а гомосексуализм от природы идёт. Хотя именно поэтому же в рекламе не нуждается. Но и о пользе гомофобии это совсем не свидетельствует. А Западу за издержки феминизма респект отдать надо. На своём примере продемонстрировали откуда крайность отсматривать надо, и в какой мере заимствовать то,что заимствовать стоит.

Демократии нет

.
Патамушта тебе так хочицца?

Нет и никогда не было. Это просто некое такое, что выставляется обществу, в качестве заманухи для того, чтобы чувствовать себя реальными сопричастниками действу.

См. начало. Ты не понимаешь о чём толковать пытаешься.

ведь на самом деле - в США - рой, у нас стая - и это ВСЕ знают. Разве не?...

Не. Скорее у нас отара, а там табун. Хотя стадо и там и там.

[Баядера]

Процитированный текст ты, похоже, проитать не удосужилась

Прочитала - честно слово!
Именно поэтому и писала всё остальное.

[Баядера]

Ничего подобного. Это очень чёткая структура, значительно более сложная и красивая чем любая авторитарная. С принципом обратной связи в основе.

В самой идее - ДА! тут я не спорю ни разу,но... на практике-то оно не работает - всегда так или иначе это выворачивается в какую-то диктатуру сильнейшего - разве нет? именно об этом и говорится постоянно в приведенном тобою тексте.

Но относительно небольшие коммуны на демократических принципах существовали успешно и достаточно стабильно. Так что проблема имеет чисто технический характер во многом.

Ню... это ты так считаешь, и даже в это веришь, как мне кажется, я же склонна считать, что такие исключения, только подтверждают Правила -

В сравнении с традиционным укладом - конечно. Хотелось бы тебе опыт деревенской мусульманки поиметь?

А зачем впадать в крайности, которые не имеют ко мне никакого отношения? Меня, например, вполне устраивает то, что что было в той культуре, где я родилась - родилась бы мусульманкой, возможно и там меня бы всё устроило.

Так что я категорически отрицательно всегда относилась к феминизму, так и буду продолжать это делать впредь.

Это не социум. Это стадо. У социкма задачи поширше будут.

И в чем же выражается эта "ширь"? Только без банальных отмазок, раз такое сказал, таки представь пожалуйста просто без лишних слов какие-то хотябы пару тройку конкретных аргументов. Чтобы был разговор более предметный.

Не обязательно. Дерутся два кобеля во время гона. Им уже не до суки

Так а почему они драться начали?... смысл же не в том, что ПОТОМ, а в том, что было изначальной мотивацией.

Демократии нет
.
Патамушта тебе так хочицца?

Патамушта не работает на практике.

[Рауха]

Ничего подобного. Это очень чёткая структура, значительно более сложная и красивая чем любая авторитарная. С принципом обратной связи в основе.

В самой идее - ДА! тут я не спорю ни разу,но... на практике-то оно не работает - всегда так или иначе это выворачивается в какую-то диктатуру сильнейшего - разве нет? именно об этом и говорится постоянно в приведенном тобою тексте.

При этом там же говорится о том, что она снова возрождается, причём в новой более адаптвной форме.

Но относительно небольшие коммуны на демократических принципах существовали успешно и достаточно стабильно. Так что проблема имеет чисто технический характер во многом.

Ню... это ты так считаешь, и даже в это веришь, как мне кажется, я же склонна считать, что такие исключения, только подтверждают Правила

Эти "исключения" развиваются интенсивней "правил". Коммуны на демократических основах быстрее приспосабливаются к меняющиимся условиям, а авторитарные сообщества в нестабильной среде прото разваливаются или гибнут. Среда в которой мы существуем имеет тенденцию к утрачиванию стабильности. А если с этим всё измениться нам светит "голым землекопам" уподобиться.

В сравнении с традиционным укладом - конечно. Хотелось бы тебе опыт деревенской мусульманки поиметь?

А зачем впадать в крайности, которые не имеют ко мне никакого отношения? Меня, например, вполне устраивает то, что что было в той культуре, где я родилась - родилась бы мусульманкой, возможно и там меня бы всё устроило.

Но культура в которой ты родилась испытала сильное влияние демократии и феминизма. А по традиции некогда все жили как дремучие мусульмане. Исключения в виде матриархальных сообществ ничего не меняли, под полностью бабской властью порядочки были ещё жёстче.

Так что я категорически отрицательно всегда относилась к феминизму, так и буду продолжать это делать впредь.

А это не крайность?

Это не социум. Это стадо. У социума задачи поширше будут.

И в чем же выражается эта "ширь"? Только без банальных отмазок, раз такое сказал, таки представь пожалуйста просто без лишних слов какие-то хотябы пару тройку конкретных аргументов. Чтобы был разговор более предметный.

Тут хватит и одного. Культура. Скока золота, слуг, баб и детей было у Андерсена или Бетховена? Они на фиг не нужны были, да?

Не обязательно. Дерутся два кобеля во время гона. Им уже не до суки

Так а почему они драться начали?... смысл же не в том, что ПОТОМ, а в том, что было изначальной мотивацией.

Смысл в том, что щенки родились не от них.

Демократии нет
Патамушта тебе так хочицца?

Патамушта не работает на практике.

Работает. Просто от первой волокуши с колесом до Ferrari Maranello совсем не короткий и не лёгкий путь. Демократия это не наследственная модель поведения, это, можно сказать, изобретение.

[Баядера]

При этом там же говорится о том, что она снова возрождается, причём в новой более адаптвной форме.

ДА! Именно!
И именно для того, чтобы другим, реальным формациям, просто дать стимул для ... для всего - для обновления в общем и целом.

Эти "исключения" развиваются интенсивней "правил". Коммуны на демократических основах быстрее приспосабливаются к меняющиимся условиям, а авторитарные сообщества в нестабильной среде прото разваливаются или гибнут. Среда в которой мы существуем имеет тенденцию к утрачиванию стабильности. А если с этим всё измениться нам светит "голым землекопам" уподобиться.

В том-то и дело, что именно в таких ситуациях роль Лидера как правило и бывает залогом и гарантом того, что как бы не было плохо, будет снова хорошо. Именно и только Иерархичность системы, способность системы к тому, что люди умеют сплачиваться вокруг Лидера, всегда и постоянно спасают систему от разрушения. Демократия дает Системе возможность к развитию, а Иерархия - спасает от разрушения.

Это ... как оно там правильно называлось? Взаимодействие и борьба противоположностей. Вспомнила! Единство и борьба противоположностей!

А это не крайность?

Если это и крайность, то только в очень субъективном виде, причем латентном - я ведь панк по натуре, но по моей манере одеваться это никто и никогда не поймет - это просто моя позиция по жизни, но никак не навязывание другим моих взглядов.

Тут хватит и одного. Культура. Скока золота, слуг, баб и детей было у Андерсена или Бетховена? Они на фиг не нужны были, да?

Ага, а их произведения? Дюймовочка таки вышла замуж за принца эльфорв, а не просто так себе там где-то затерялась демократично в просторах природы - и не Жаб, и не Жук ей совсем не подошли...

Смысл в том, что щенки родились не от них.

И что из этого следует? Щенки не будут драться за суку? Или вообще потеряют интерес к сукам?.. Алгоритм, заложенный в потомстве вряд ли кардинально поменяется. Хотя... щас конечно - да - мальчики считают западлом служить в армии, зато делают маникюр, и губы качают... тока кто ж от них рожать будет? Такой хлам эволюция сама в корзину выкинет, это так, шум, есть ли смысл о нем говорить?

Демократия это не наследственная модель поведения, это, можно сказать, изобретение.

Согласна - это стимул для движения Иерархии. Но... не более того.

[Рауха]

При этом там же говорится о том, что она снова возрождается, причём в новой более адаптвной форме.

ДА! Именно!
И именно для того, чтобы другим, реальным формациям, просто дать стимул для ... для всего - для обновления в общем и целом.

Ну каким ещё "другим формация", Наташа? Назови хоть одну которая не была бы фальшивым закосом под природные поведенческие прграммы. Которые по любому, хоть медленно и мучительно, но отваливаются и деградируют в любом развивающемся социуме.

Эти "исключения" развиваются интенсивней "правил". Коммуны на демократических основах быстрее приспосабливаются к меняющиимся условиям, а авторитарные сообщества в нестабильной среде прото разваливаются или гибнут. Среда в которой мы существуем имеет тенденцию к утрачиванию стабильности. А если с этим всё измениться нам светит "голым землекопам" уподобиться.

В том-то и дело, что именно в таких ситуациях роль Лидера как правило и бывает залогом и гарантом того, что как бы не было плохо, будет снова хорошо.

Неа. Ни фига эта роль не гарантирует и гарантировать не способна.

Именно и только Иерархичность системы, способность системы к тому, что люди умеют сплачиваться вокруг Лидера, всегда и постоянно спасают систему от разрушения. Демократия дает Системе возможность к развитию, а Иерархия - спасает от разрушения.

Иерархия не синоним порядка.
Мать порядка - анархия.))) Например когда тирания Грозного рассыпалась прахом, для починки неизбежной по тем временам и обстоятельствам государственности необходимым стало Собор созывать. А провал похожего начинания в России в начале 20-го и выхолащивание института советов дал начало Совку известно сколько длившемуся и чем кончившему...

Это ... как оно там правильно называлось? Взаимодействие и борьба противоположностей. Вспомнила! Единство и борьба противоположностей!

Не симметричная борьба выходит. И единство мнимое. Недоразвитая и хлипкая демократия против основательной, кондовой но бесперспективной иерархичности.

А это не крайность?

Если это и крайность, то только в очень субъективном виде, причем латентном - я ведь панк по натуре, но по моей манере одеваться это никто и никогда не поймет - это просто моя позиция по жизни, но никак не навязывание другим моих взглядов.

Между декларацией и навязыванием где грань?
Противоположность феминизму - традиционность в гендерных раскладах. Соотношение то же что и с демократией - молодое и несовершенное против стойкого и косного. Но ты не к развитию призываешь, а отрицаешь напрочь, типо.

Тут хватит и одного. Культура. Скока золота, слуг, баб и детей было у Андерсена или Бетховена? Они на фиг не нужны были, да?

Ага, а их произведения? Дюймовочка таки вышла замуж за принца эльфорв, а не просто так себе там где-то затерялась демократично в просторах природы - и не Жаб, и не Жук ей совсем не подошли...

Эльфу она не подчинилась, а приняла его на равных (с поправкой на традиционные жеманности без которых тогда обойтись было проблемно). А по традиции ей либо за Жаба либо за Крота...

Смысл в том, что щенки родились не от них.

И что из этого следует? Щенки не будут драться за суку? Или вообще потеряют интерес к сукам?

Из этого следует что самые сообразительные размножаются не хуже самых "крутых" ДАЖЕ у собак.

Алгоритм, заложенный в потомстве вряд ли кардинально поменяется.

Он меняется, не спешно, но радикально.

Хотя... щас конечно - да - мальчики считают западлом служить в армии, зато делают маникюр, и губы качают... тока кто ж от них рожать будет? Такой хлам эволюция сама в корзину выкинет, это так, шум, есть ли смысл о нем говорить?

Это не наследственное по большей части. Тупиковая ветвь, дело обычное.

Демократия это не наследственная модель поведения, это, можно сказать, изобретение.

Согласна - это стимул для движения Иерархии. Но... не более того.

У иерархии нет будущего. Ей некуда усовершенствоваться. Пирамида - самая примитивная фигура.